Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

день Ивана Денисовича» (машинописный оригинал имел названием лагерный номер главного героя – «Щ-854»). Из повести были удалены, с согласия автора, некоторые абзацы как явно «непроходимые», например критика коллективизации и колхозов в некоторых разговорах заключенных и в мыслях главного героя. Было несколько сокращено присутствие лагерного жаргона. Усилен кульминационный момент повествования, особенно понравившийся Хрущеву, где труд, хотя и каторжный – кладка шлакоблоковой стены дома на 25-градусном морозе крестьянином-печником и солдатом Иваном Денисовичем, был все же для него радостью, а не в тягость – он продолжал работу, чтобы использовать весь заготовленный цементный раствор, даже после конца смены и несмотря на недовольство всей бригады, уже собравшейся в колонне и торопившейся уйти со стройки.

«Вот что такое настоящий рабочий человек», – говорил Хрущев своим партийным товарищам. Без умелых шагов и усилий Твардовского повесть Солженицына не была бы напечатана и могла лишь пополнить самиздат, уступив в этом случае приоритет (психологический и литературный) Шаламову, Гроссману и Евгении Гинзбург (матери Василия Аксенова), двухтомное повествование которой «Крутой маршрут» о женских лагерях на Колыме было выдающимся литературным и документальным произведением, изданным впервые на русском языке в Италии.

Историческим для советской литературы событием стало не столько написание, сколько публикация «Одного дня Ивана Денисовича» именно в «Новом мире». Солженицын не открыл лагерную тему, а первым прошел через ту дверь, которую смог приоткрыть ему Твардовский. За ним пошли и другие. В 1963 году в журналы поступили сотни произведений на лагерные темы. В «Новый мир» после публикации повести Солженицына приходили на его имя и на имя Твардовского тысячи писем от бывших заключенных и множество рукописей. Солженицын увозил из редакции в 1963 году чемоданы с такими материалами. Именно из этого огромного потока откликов начала формироваться в 1964 году эпопея Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

В течение нескольких лет Твардовский писал поэму «По праву памяти» о судьбе своего отца, смоленского крестьянина и кузнеца, арестованного при раскулачивании и сосланного в Сибирь во время коллективизации (он не погиб и через несколько лет смог вернуться в родную деревню). В начале 1969 года, сочтя работу законченной, он подписал ее в набор, намереваясь опубликовать в апреле. Цензура эту поэму не пропустила. Твардовский, будучи главным редактором, включил поэму в майский номер журнала, но она опять была запрещена цензурой. То же самое повторилось и с июньским номером «Нового мира». Твардовский заказал в типографии двадцать экземпляров верстки, чтобы текст поэмы могли обсудить в Секретариате ЦК КПСС. Но при Брежневе там были уже другие порядки. Обсуждать поэму просто отказались, сославшись на то, что такие проблемы решает Главлит.

Летом 1969 года мы с братом ездили к Твардовскому на его дачу в Пахру и прочитали там эту поэму. Рой тогда был в дружбе с поэтом, и в редакции журнала почти все сотрудники прочитали рукопись Роя «К суду истории». Один экземпляр ее теперь хранился в сейфе Твардовского. Секретов между ними не было. Однако в 1969 году ни Твардовский, никто другой в редакции не знали о существовании рукописи Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Она была уже закончена и даже отправлена за границу, в США и ФРГ, но глубоко засекречена. В июне 1969-го Твардовский подарил верстку своей поэмы Рою и некоторым другим друзьям, но не разрешил пока ее распространять. Это было очень сильное произведение. Из текста поэмы было видно, что автор будет бороться за нее до конца:

– Напрасно думают, что память

Не дорожит сама собой,

Что ряской времени затянет

Любую быль,

Любую боль.

Что так и так – летит планета,

Годам и дням ведя отсчет,

И что не взыщется с поэта,

Когда за призраком запрета

Смолчит про то, что душу жжет…

Нет, все былые недомолвки

Дополнить ныне долг велит. –

……………..

А я – не те уже годочки –

Не вправе я себе отсрочки

Предоставлять.

Гора бы с плеч –

Еще успеть без проволочки

Немую боль в слова облечь.

В руководстве ЦК КПСС к началу 1970 года созрело решение расформировать редакцию «Нового мира». Но принимать его в самом Политбюро не хотели. Был разработан другой план. Секретариат Союза советских писателей не имел полномочий снимать и назначать главных редакторов ведущих журналов. Но он имел право менять членов редколлегии. В феврале 1970 года были неожиданно удалены из редколлегии «Нового мира» А. И. Кондратович, И. И. Виноградов, В. Я. Лакшин и И. А. Сац, руководители основных отделов. Вместо них назначили других литераторов, не согласовав это решение с Твардовским. Твардовский опротестовал такие изменения, написав заявление в Президиум ЦК КПСС, но протест был отклонен. И тогда он, естественно, подал заявление об отставке, которую быстро приняли.

В своем рабочем кабинете в редакции Твардовский хранил в сейфе немало рукописей, которые пока не смог напечатать, и теперь, стараясь сохранить их для будущего, он передал все надежным друзьям. Три или четыре рукописи лагерных воспоминаний уже покойных авторов Твардовский отдал Рою. Когда Александр Трифонович навещал меня в Калужской психиатрической больнице, он уже не был главным редактором, что снимало с него и ряд ограничений. Поэма «По праву памяти» стала распространяться через самиздат. Коллектив авторов, сплотившихся вокруг «Нового мира», не распался, и журнал, с другой уже редколлегией, сохранил свою популярность и многие традиции.

Я случайно встретился с Твардовским в сентябре 1970 года в главном зале Центрального телеграфа на улице Горького. За три месяца после нашей встречи в Калуге он сильно изменился и выглядел очень больным человеком. «Жорес Александрович, вам нужны деньги? – сразу спросил он, – тысячу, две? Вот здесь моя сберкасса», – он показал на правую сторону зала. Я поблагодарил и отказался. «Моя сберкасса тоже здесь», – сказал я и показал ему сберкнижку. Твардовский понял, что меня удивил его нездоровый вид. «Ложусь в больницу, что-то с легкими, трудно дышать…»

В Кремлевской больнице диагностировали рак легких, уже сильно запущенный. Твардовский был давним курильщиком, предпочитая дешевые крепкие сигареты без фильтра. Состояние признали безнадежным уже в октябре. Но Твардовский с большими мучениями продержался больше года. Физически он был очень сильным человеком. «Глыба», – говорили о нем близкие и друзья. В начале 1971 года его выписали из больницы, и он лежал теперь на даче в Пахре. Родные и друзья навещали его каждый день. Солженицын приезжал и читал отрывки из нового романа «Август Четырнадцатого». В ноябре 1971 года состояние Твардовского сильно ухудшилось, и его снова поместили в Кремлевскую больницу, подозревая метастазы в мозг.