Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

не знали, в какой именно квартире нашел убежище объект их преследования. А это была квартира Сурена Газаряна, и он, сам в прошлом следователь, арестованный в Тбилиси в 1937 году и отбывший пятнадцать лет в тюрьмах и лагерях, понимал, что КГБ сможет достаточно быстро установить через прослушку телефонных разговоров и другими способами нужную квартиру и не остановится перед проверкой нескольких квартир. Поэтому нужно было спешить. В подъезде на двух этажах уже появились «дежурные», а возле подъезда стояла «Волга» с четырьмя оперативниками, сменявшимися каждые восемь часов. На следующий день невестка Газаряна, театральный работник, пошла за помощью в театр. План спасения Роя был очень прост: нужны были парик, борода, усы и немного грима. Но перевоплощение требовало рук профессионала. Рой был очень удивлен, когда все необходимое для этого обеспечил, не задавая лишних вопросов, Зиновий Ефимович Гердт, известный всей театральной Москве заслуженный артист РСФСР. Когда утром на следующий день из подъезда вышел с палочкой и сумкой для покупок сутулый старик, оперативная «Волга» не сдвинулась с места, как и «дежурные» в подъезде. Большинство жителей этого дома были пенсионеры. Не меняя нового облика, Рой купил билет на скорый поезд Москва – Одесса. В Одессе жил его студенческий друг Леонид Курчиков, у которого кроме квартиры в городе имелась небольшая дачка на берегу Черного моря. Курчиков в это время был профессором философии Одесского университета. Его жена Ирина также знала Роя со студенческих времен. Пожив в Одессе несколько недель, Рой отправился в круиз по Черному морю на теплоходе «Адмирал Нахимов». Посетил Севастополь, Ялту, Новороссийск, Сухуми. Через пятнадцать дней он был в Батуми. Бороду он снял, но усы, уже собственные, оставил. На Кавказе все местные мужчины ходят с усами. Затем Рой вернулся в Одессу обратным рейсом и месяц прожил в доме отдыха – все подобные учреждения в декабре пустовали и были рады любому отдыхающему. В конце декабря Рой переехал в Ленинград, найдя временный приют у Аркадия Райкина. Было уже очень холодно, и Райкин подарил Рою финскую дубленку. Из Ленинграда Рой поехал в эстонский город Тарту, где около недели прожил у своего студенческого друга Леонида Столовича, ставшего к 1970 году профессором университета. Ни жена Роя, ни я не знали, где он скрывался. Первые открытки с сообщением, что он жив и здоров, пришли из Николаева, хотя сам он там не был.

Между тем дело Ш., по которому проводились обыск и конфискации у Роя, пошло в суд, кажется в декабре. Для судов по статьям 70 и 190.1 обычно создавались особые составы из «надежных» судей и народных заседателей городских или областных судов. Мелкие уголовные дела шли в районные суды. По данному делу, начатому еще до обыска у Роя, судьей была сравнительно молодая женщина, давление на которую со стороны КГБ оказалось контрпродуктивным. Она вынесла приговор Ш., специально подчеркнув в нем, что в «деле нет никаких данных, компрометирующих Роя Александровича Медведева». Такое отдельное решение по Медведеву было необходимо, так как Ш. по требованию прокурора и КГБ дала показания против Роя – в обмен на обещание сделать ее наказание условным после апелляции в городской суд.

Оправдание в суде уменьшало риск ареста. Однако Рой вернулся домой лишь после того, как в США вышла книга «К суду истории» и появилось множество рецензий, которые в западных странах принято приурочивать к поступлению книг в продажу. Известные газеты и журналы получают от издательства последнюю верстку книги, сообщение о дате выхода ее в свет и заказывают рецензии заранее. О выходе книги Роя как о сенсации сообщали и зарубежные радиостанции. Арест автора именно в этот период, очевидно, сочли в КГБ нецелесообразным. Он еще больше привлек бы внимание к самому автору и его книге, то есть послужил бы рекламе. Но, вернувшись в Москву, Рой оказался безработным. Шансов на любую должность по специальности у него теперь не было.

Кончина Александра Твардовского

С Александром Твардовским я познакомился в 1962 году в период самиздатской циркуляции моей рукописи «Биологическая наука и культ личности», которая не могла миновать и редакцию «Нового мира». Но, бывая в редакции журнала, я в основном беседовал с заместителем главного редактора Алексеем Кондратовичем и членом редколлегии Владимиром Лакшиным, литературным критиком. В то время и сам Твардовский, и все члены редколлегии были поглощены разработкой стратегии и тактики для получения одобрения «сверху» публикации повести Солженицына, которую принес в редакцию весной 1962 г. Лев Копелев, лагерный друг Солженицына. (Повесть была написана в Рязани в 1959 году, но не поступала в самиздат.) Твардовский сумел в нужный момент показать ее Хрущеву, прочитать отрывки и получить его одобрение. Главный редактор имел полномочия заказать типографский набор и отпечатать около сорока экземпляров верстки без санкции цензора. Но для преодоления всех барьеров, и главное – для визы Главлита «в печать», требовались изменения многих цензурных правил, для чего необходимо было официальное решение Президиума ЦК КПСС. Повесть дважды обсуждалась на этом уровне и лишь во второй раз, под сильным нажимом Хрущева, получила одобрение на публикацию. Этот процесс занял несколько месяцев.

Солженицын не был первопроходцем в литературе о сталинских репрессиях и лагерях. Первым, которого тогда уже знали многие, был Варлам Шаламов, начавший писать «Колымские рассказы» в 1954 году – сразу после своего освобождения. Но Шаламов не предлагал их для публикации, понимая невозможность этого, и они циркулировали только в самиздате и производили на читателей огромное впечатление. Из профессиональных писателей тему сталинских репрессий и лагерей первым поднял известный военный корреспондент «Красной звезды», прославившийся репортажами из осажденного Сталинграда, и писатель Василий Гроссман в своем романе «Жизнь и судьба», который он писал несколько лет. (По сюжету романа некоторые герои этой битвы оказались впоследствии в тюрьмах и лагерях.) Гроссман сделал много копий рукописи, прежде чем отнести ее весной 1961 года на рассмотрение в журнал «Знамя». Но главный редактор этого журнала Вадим Кожевников передал рукопись М. А. Суслову, и затем по приказу Суслова все экземпляры рукописи, найденные при обыске в квартире писателя, были конфискованы КГБ. Интенсивный конвейерный допрос пожилой женщины-машинистки, которая перепечатывала рукопись, установил наличие дополнительных копий. Их искали у друзей и родственников писателя. Всего было конфисковано семнадцать экземпляров. До своей смерти в 1964 году Гроссман не знал, что один экземпляр романа все же сохранился. По этому экземпляру он был опубликован за границей в 1980 году и в СССР в 1989-м. На квартире Гроссмана конфисковали все черновики, заметки и даже копировальную бумагу.

Именно Твардовский предложил Солженицыну название повести «Один