Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

опубликовать эту книгу сначала на русском, чтобы иметь полный копирайт. Русское издание, 2000 экземпляров, печаталось ускоренным способом. В начале 1971 года британский профессор Стивен Роуз (Steven Rose), приезжавший в Москву на конференцию сторонников атомного разоружения, привез мне большую пачку этих книг. Книга была хорошо издана в небольшом формате и с плотной бумажной обложкой.

Нобелевская премия по литературе присуждается Солженицыну

8 октября 1970 года я находился в Москве в связи с переговорами о возможном трудоустройстве и днем заехал в гости к Веронике Туркиной, двоюродной сестре Н. Решетовской. Около трех часов дня по радио передали сенсационную новость: Александру Солженицыну присуждена Нобелевская премия по литературе за 1970 год с формулировкой «За ту этическую силу, с какой он развивает бесценные традиции русской литературы».

Все иностранные корреспонденты конечно же хотели взять интервью у нобелевского лауреата. Но никто не знал номера его телефона. Солженицын только что переехал по приглашению Ростроповича на его дачу в элитном поселке Жуковка. При большой даче музыканта, построенной по его собственному проекту, включавшему даже небольшой концертный зал на пятьдесят человек, имелось два флигеля, один из них – для садовника. В нем и поселился Солженицын, находившийся в это время в крайне угнетенном состоянии из-за неизбежности бракоразводного процесса. Хотя Наталия (Аля) Светлова ждала от него ребенка, Решетовская все равно отказывалась от добровольного развода, что означало необходимость судебного процесса в Рязани. Солженицын запретил давать кому-либо номер телефона на даче Ростроповича. До этого он с иностранными журналистами не встречался и никаких интервью не давал. Но натиск журналистов был слишком силен, ведь сообщение о присуждении ему Нобелевской премии стало сенсацией дня, поэтому необходимо было получить заявление лауреата. Телефон самого Ростроповича тоже был засекречен. Многие корреспонденты готовы были ехать в Жуковку и искать писателя там. О присуждении Нобелевских премий обычно объявляли 8 и 9 октября. Солженицын, регулярно слушавший иностранные передачи, наверное, уже знал о своем награждении, список номинантов был известен.

Логично было дать первое интервью представителю шведской прессы. Еще в сентябре Дэвид Журавский познакомил меня с журналистом Пером Эгилом Хегге (Per Egil Hegge), и мы несколько раз встречались с ним. Пер Хегге был норвежцем, прекрасно говорил по-русски и представлял в Москве не только крупную ежедневную газету Aftenposten, но и одну шведскую газету. Он был большим поклонником Солженицына. Мы с Туркиной позвонили ему и дали нужный номер телефона.

Вечером 8 октября, уже по иностранным радиопередачам, я узнал, что Пер Хегге был первым и единственным иностранным журналистом, который поздравил Солженицына с присуждением Нобелевской премии и получил от него интервью по телефону. Александр Исаевич тепло поблагодарил Шведскую академию за оказанную честь и выразил готовность приехать в Стокгольм на традиционную церемонию вручения Нобелевских премий. До этой церемонии, 10 декабря, оставалось два месяца. При всем своем опыте Солженицын полагал, что присуждение Нобелевской премии советскому автору будет позитивно принято в ЦК КПСС и станет основой для его реабилитации. Он действительно хотел поехать в Швецию и немедленно начал составлять письмо М. А. Суслову, секретарю ЦК КПСС и члену Политбюро, выбрав его просто потому, что встречался с ним в 1962 и в 1963 годах и получил от него лестные отзывы о своих произведениях, опубликованных в «Новом мире». Но в то время Солженицына поддерживал и Хрущев. В своем письме Суслову Солженицын ставил ряд совершенно невыполнимых условий для быстрого решения накопившихся проблем:

«В кратчайший срок напечатать (при моей личной корректуре) отдельной книгой, значительным тиражом, и выпустить в свободную продажу повесть “Раковый корпус” (Гослитиздату, если ему будет указано, вся эта работа посильна в две-три недели). ‹…› Если потребуется личная встреча, беседа, обсуждение – я готов приехать».

Но осуществить издание «Ракового корпуса», объемом 600 страниц, за две-три недели и без цензуры было попросту невозможно. Ошибкой было и обращение к Суслову, наибольшему консерватору в Политбюро. Как свидетельствует сборник изданных журналом «Источник» рассекреченных документов ЦК КПСС («Кремлевский самосуд», 1994), именно Суслов уже 9 октября провел Постановление Секретариата ЦК КПСС «О мерах в связи с провокационным актом присуждения А. Солженицыну Нобелевской премии 1970 года в области литературы» (с. 87–88). Солженицын явно находился в состоянии эйфории, рассчитывая говорить с властями на равных. Вечером 14 октября в Жуковку без предупреждения приехала Решетовская. Ее планы относительно развода неожиданно изменились. Сначала она «как жена» хотела поехать в Швецию. Получив отпор, очевидно очень крутой, Решетовская попыталась покончить жизнь самоубийством, приняв большую дозу снотворного – тогда это были барбитураты. Солженицын обнаружил жену без сознания утром 15 октября. Но он позвонил не в скорую помощь, а Туркиной и затем Льву Копелеву и просил их срочно приехать с врачом. Приехавшие через два часа два врача диагностировали коматозное состояние и настояли на вызове скорой помощи. Решетовскую доставили в клиническую больницу № 1 – этот номер присваивался лишь кремлевским клиникам. Через два дня было объявлено, что ее состояние вне опасности.

Жуковка – это правительственный дачный поселок в лесу в 20 км от Москвы по Савеловской ж/д. Здесь были дачи двух членов Политбюро, отставных маршалов, академиков-атомщиков (и А. Д. Сахарова) и нескольких бывших лидеров, в том числе В. М. Молотова. Поселок хорошо охранялся, и Солженицын неизбежно находился там под плотным наблюдением. Из Жуковки скорая помощь доставляла больных сразу в кремлевские больницы. О попытке самоубийства Решетовской конечно же доложили Андропову, что обеспечило в последующем вмешательство КГБ и в бракоразводный процесс.

По директиве Секретариата ЦК КПСС уже 9 октября началась травля писателя. 9 октября в вечернем выпуске газеты «Известия» появилась поспешная заметка «Недостойная игра. По поводу присуждения А. Солженицыну Нобелевской премии». Однако коммунистическая пресса западных стран отнеслась к присуждению Нобелевской премии Солженицыну весьма положительно.

Александр Твардовский в то время был тяжело болен. У него диагностировали рак легких. Сначала он лежал в Кремлевской больнице, но затем его перевезли на дачу в Пахру. Здесь его посетил в конце октября Рой. Когда речь зашла о Нобелевской премии Солженицыну, Твардовский несколько оживился:

– Это и наша премия, – сказал он, имея в виду прежнюю, недавно смещенную редколлегию «Нового мира».

Большое «Открытое письмо» главным редакторам газет «Правда», «Известия», «Советская культура» и «Литературной газеты» отправил 31 октября, вернувшись из зарубежной поездки, Мстислав Ростропович. Он сравнивал преследование Солженицына с преследованиями композиторов Д. Шостаковича и С. Прокофьева, Н. Мясковского и А. Хачатуряна в 1946–1948 годах, произведения которых объявлялись «чуждыми народу».

Письмо Ростроповича быстро распространилось в самиздате и было опубликовано за границей. В связи с этим сразу отменили гастрольные