Я живу в этом теле - Юрий Никитин

– Значит, я был не первым? – проговорил я вслух.

В который раз обдало холодком, словно стоял раздетый навершине скалы. Не одинок, кто-то уже чувствовал то же самое, что и я! Пусть нетак отчетливо, как я, но чувствовал. Но мне от этой мысли еще страшнее итоскливее: ну и что? Мир ведь не изменился. Все так же дик, грязен, звероват.Даже так называемая интеллигенция, великие умы, властители дум, – всеголишь более умелое зверье… Что с того, что я это осознал? Сейчас, правда, накостре не сожгут и на кресте не распнут, но в психушке дожидаться неизбежногоконца тоже как-то не по себе.

Я привычно включил комп, впрочем, это не я ткнул отросткомконечности в кнопку с надписью «Power», в этом мире все лучше меня делает мойразумоноситель, так и я сейчас лишь езжу в этом теле, которое наливает воду вкофейник, что-то включает, выключает, размалывает, сопит, чешется, бродитвзад-вперед, таращится на себя в зеркало, а я до треска в черепе стараюсьохватить ту страшную истину, что никак не помещается в сознание.

В меня.

Экран медленно загорался, в черной досовской безднепроступали и быстро сменялись буквы, цифры, словно звезды рождались и гасли.

На затылке внезапно зашевелились волосы. В память прорваласькартинка страшной черноты… даже не черноты, а пустоты, через которую я всостоянии сна мучительно медленно тянулся и тянулся. Каждая клетка моего Ястрадала от страшного нечеловеческого разочарования, скорби, поистине мировой,вселенской скорби, от которой едва не разорвалось сердце… или то, что у меня вместосердца.

Я ощутил эту межзвездную тоску на долю секунды, смягченную идо неузнаваемости искаженную фильтрами сна человеческого существа, но каждаячастичка крови во мне замерзла, превратилась в кристаллики. Я чувствовал весьхолод и безжизненность космоса в себе, внутри себя.

Черт бы меня побрал! Это же я уловил… да не мысль, не мысль.Передача мысли если и существует, то не так. Я уловил чьи-то смутные эмоции,ощущения. Человек мыслит, все верно, но это не значит, что все высокоразумныерасы, если существуют, тоже мыслят. Они, если пользоваться нашими приближеннымитерминами, сверхмыслят. Мышление – это только узкий спектор в дециметровомдиапазоне. Кто-то до-мыслит, таких большинство, кто-то сверх-мыслит…

Да, я наверняка поймал до-мысль. Ощущение. Сама материя,возможно, тянулась к звезде с планетами в надежде поселить там отростокусложняющихся структур, ну, там амеб, из которых дальше может развиться что-тоболее сложное. А я ощутил смутный и смягченный отголосок волны разочарования,ибо там нейтронная звезда, где, похоже, усложнение структур ну никак…

Я поймал до-мысль, потому что сам почти весь из до-мысли. Изинстинкта, если привычнее. Мы ведомы инстинктом всю жизнь. Инстинкт ведет отвыживания особи – уже позаботился! – к выживанию целого вида. Тут тожепочти… да, почти. А отдельные особи вроде меня уже заглядывают дальше.

Правда, есть ли другие, подобные мне?

Или я один во Вселенной?

Дверь на балкон подалась только с третьего толчка. Ночью шелдождь, рамы разбухли, воздух сырой, теплый. Улица с балкона сверкает вымытая,на тротуарах кое-где поблескивают быстро тающие лужицы. Серая грязь по обочинамдороги превратилась в яркую зеленую травку. Ее острые, как наконечники стрел,концы, грозя небу, за ночь поднялись вдвое, обещая за другую ночь из стрел превратитьсяв копья. Или хотя бы в дротики.

Я повертел головой, воздух застыл, как студень вхолодильнике. Прохожие с зонтами в руках, кто-то даже держит над головой, хотясолнечные лучи уже сжигают последние остатки неопрятных облаков.

Когда вышел из подъезда, воздух оставался таким женеподвижным, как православие. Я нащупал в кармане майонезную баночку, не зрязахватил, пошел по асфальту медленно, прогулочным шагом, словно выгуливалневидимую собаку.

Муравьиные свадьбы обычно происходят тихими летними вечерамипосле дождика. В такие дни я всегда садился на электричку, отправлялся подальшев лес. Конечно, эти свадьбы происходят и в парках Москвы, однажды я даже виделмассу крылатых молодых самок… возле ЦДЖ на Суворовском бульваре, они средибелого дня бегали по тротуару, начиная от метро «Арбатская» до концаСуворовского бульвара, таким образом Дом журналиста оказался в эпицентредемографического взрыва. Их давили автомобили, растаптывали прохожие, а я тогдазакомплексованно не решился поднять с тротуара хотя бы парочку, принести домойна расплод!

Но теперь я вооружен, снаряжен, а крылатые самки уженаверняка бегают по влажной земле, в которую так легко зарываться. Ихподстерегают пауки, богомолы, а на ветках сидят прожорливые птицы, которыеловят жирных самок на лету.

Взгляд мой то и дело внимательно обшаривал серые блокитротуара, сканировал обочины, не пропуская ни единого камушка, задерживаясь нажужелицах, паучках, сырых шкурках перелинявших насекомых.

Встречные двуногие существа вопросительно поглядывали натротуар, потом с недоумением на меня. В глазах некоторых вспыхивала надежда:вдруг я обронил пачку долларов, а раньше увидят они? Надежда из ряда тех,которые посещают двуногих перед сном, когда воображаешь себя то императоромГалактики, то царем, то неуязвимым и читающим мысли здоровяком.

Я чувствовал, что они оглядываются, но продолжал медленнодвигаться вперед, обшаривая взглядом тротуар. Почти возле троллейбуснойостановки попался первый крылатый муравей. Самец, естественно, их всегда вдесяток раз больше, чем самок. Еще через два десятка шагов прямо передо мнойтяжело опустился на асфальт крупный толстый муравей с сочным раздутым брюшком,растерянно закружил на месте, затем торопливо побежал суетливой вихляющейпоходкой. Длинные прозрачные крылья нелепо топорщились на спине: слишкомпарадные для полета, как свадебное платье ни к черту для езды в троллейбусе.

Такие крылья выдаются только на один полет, слишком нежные,чтобы их можно было принять за настоящие рабочие крылья, как, например, у жукаили обыкновенной мухи, только на свадебный полет, только на этот самыйрадостный миг жизни, когда молодая самка вырывается из теплого, но тесногородительского гнезда.

Я украдкой оглянулся, резко наклонился: кончики пальцев зажалинарядные крылышки. Молодая самка неумело сопротивлялась. Я отпустил ее надбездной майонезной баночки. Нахлобучить крышку дело мгновения: и чтобы неуспела выскочить, да и взгляды этих существ… Все-таки я одно из них, как это нигорько!

Потом изловил одну самку террамориум, две… несколько формикируфа, пять штук кампонотуса. Встречались в изобилии самки черных лазиусов, ноэтих у меня и так в изобилии.

Странно, что так много кампонотусов, самых красивых икрупных муравьев Европы. Их я изловил однажды совершенно случайно, но они уменя не выживают: либо гибнут, либо убегают, потому каждый год я пополняюформикарий…