Я живу в этом теле - Юрий Никитин

– И никуда не надо ехать, – сказал громко.

Голос звучал победно, но могучий инстинкт стыдил, позорил,корил за гадкий поступок, обзывал разными словами и обещал суровые кары, атакже аддикцию к мерзким деяниям, после которых уже не смогу нормальносовокупляться с женщинами… вообще совокупляться, а потому… о ужас!… мне уже непродлить себя в вечности.

– Черта с два, – сказал я еще громче. – Язнаю, кто ты. Знаю, кто говорит со мной. Но мой мозг уже не служит тебе. Уже неслужит только тебе!..

Ага, не служит, мелькнула смятенная мысль. А разве это неприказ того же инстинкта подавить глубинный рефлекс размножения не менеедревним: понять мир лучше, чтобы пользоваться самками не только в пределахвидимости, но и за горизонтом?

И еще одна мысль вертелась, что-то важное о муравьях, ноникак не удавалось ухватить ее за кончик хвоста. Это не голые бабы, что тут жевстают в воображении во всех красках, плоти, запахе, ощущениях…

В прихожей резко прозвонил звонок. Трижды, так всегда звонилВавилов.

Я быстро посмотрел в зеркало, взъерошен, но Вавилов замечаеттолько себя, крикнул: «Иду!», набросил на плечи рубашку и пошел открыватьдверь.

Вавилов ввалился жаркий, потный, но без вечногоспутника – раздутого портфеля. Протянул толстую потную ладонь, я безэнтузиазма хлопнул по ней своей, свершив один из подвидов ритуала ощупыванияладони.

– Ты как? – спросил Вавилов с ходу.

– Нормально, – ответил я. – Здравствуй,кстати.

– Здравствуй, – ответил он. – Я тебе дискеткупринес.

– Мог бы по Интернету сбросить, – буркнуля. – Мой емэйл знаешь. Ладно, проходи, черт с тобой.

Разуваться он не стал, знает мои привычки, прошел в комнату,огляделся по сторонам. Даже посмотрел на потолок, словно ожидал увидетьсвисающую оттуда веревку с петлей.

– Я и хотел сбросить по сети.

– А что помешало?

– Шеф. Да и вообще…

Я посмотрел ему прямо в лицо:

– Что вообще?

Он придвинул ногой стул, сел. Красное мясистое лицо от знояедва не текло, как горячий воск. На лбу выступили мелкие капельки пота.

– Беспокоятся за тебя, – ответил оннебрежно. – Говорят, больно надрываешься на работе. За последний месяцсделал столько, сколько раньше за полгода. То ли солнечная радиация такдействует… этим летом особенно мощная вспышка на Солнце… то ли съел что-нибудь.Сегодня тебя ждали с утра, ты не явился, телефон все время дает короткие гудки.

Я кивнул на комп:

– Забыл выйти из Интернета.

Он осуждающе покачал головой:

– Если ты такой уж нетенавт, то поставь второй номер.Или заведи выделенку. А то не дозвониться… Это и есть твои знаменитые муравьи?

Взгляд его упал на подоконник. Муравьи ровной цепочкойбежали к цветочному горшку, где я поселил самку кампонотуса. Солнечные лучипадали на белую поверхность, красные спинки и туловища муравьев блестели, каккрупинки драгоценных камушков.

– Чем же знаменитые?

– Ну, нормальный человек заводит кошку или собаку.Иногда – попугайчиков или хомячков…

Я смолчал, какой из меня нормальный, но вслух об этомнельзя, на этой планете ненормальность понимают только в одном значении.

– Мне они просто нравятся, – ответил я наконец,так как Вавилов заинтересованно ждал ответа. – Считай это таким жечудачеством, как если держать дома жаб, змей, сверчков, ящериц…

– Так то жаб, – возразил Вавилов. – Их видно.А твои зарылись и сидят себе в темноте!

– Да?

Он скептически наблюдал, как я снял с подоконника литровуюбанку с землей и осторожно поднес к настольной лампе. Там вся земля,прилегающая к стеклу, изрезана извилистыми ходами, редко-редко промелькнеткакой трудяга, бегущий по делам. Но сейчас уже через несколько мгновениймуравьи уловили разницу в температуре, на освещенной стороне появилась целаягруппка. Они оживленно шевелили усиками, деловито чистились, переговаривалисьантенным кодом.

– Во даешь! – восхитился Вавилов. – Они тебяслушаются!

– А хочешь, – предложил я, – заставлю ихпоказать тебе своих куколок?

– Ну да, – не поверил Вавилов, – они ж ихпрячут!

Я придвинул банку к лампе еще ближе. Через несколько мгновенийодин из муравьев выскочил на поверхность, деловито обнюхал воздух, тут жешмыгнул обратно. Минуту спустя у самого дна банки в одном из ходов показалсямуравьишка, которого почти не было видно под огромным коконом.

– Во дает! – сказал Вавилов напряженно. –Будто ребенка вынес в одеяле! Это куколка?

– Личинка. Куколок не тревожат. Смотри-смотри!

Но Вавилов и сам не отрывался от стекла. За первым муравьемпобежал второй, третий… Спеша и спотыкаясь, они карабкались вверх по длинномуизвилистому коридору, вслед за ними показались еще белые-белые личинки, еще…Муравьи заносили их в горизонтальный туннель прямо под поверхностью: явно тампочва прогревалась хорошо.

– Если лампу выключить, – объяснил я, –попрут обратно. Вряд ли в глубине теплее, зато безопаснее.

Вавилов сказал задумчиво:

– Интересные зверюки… И целый мир! Как, говоришь, ты ихловил в эти банки?

– Да это просто. А что, тоже хочешь завести?

Он посмотрел на муравьев с завистью, вздохнул, мясистое лицообвисло еще больше:

– Теперь хотел бы… Но не смогу. Сам понимаешь, я не ты.Мне условия не позволяют.

– Жена?

– Жена, теща… Неприятности дома, все чаще о разводеподумываю.

Я присвистнул. Он грустно усмехнулся:

– Твои муравьи, как и вообще любое хобби, дляблагополучных семей. Кто станет заниматься бегом трусцой, когда твой дом вогне? А у меня горит.

Я попробовал пошутить:

– Ого! Синим пламенем?

– Не синим, – ответил он грустно, не принимаяшутки, – но горит.

Я раскрыл рот, но вздохнул и стал бросать мурашам волоконцарыбы. О черной ледяной тоске, что поселилась во мне, никто не знает, а состороны я в самом деле сыт, пьян и нос в табаке. Возможно, он прав, сам неподозревая, и в другом: только человек, у которого не горит дом, сможет поднятьвзор к небу, всмотреться, ужаснуться звездной бездне.

– Ну ладно, – сказал он. – Я пошел.

– А дискету? – спросил я.

– Какую дискету?

– Ну, ты же занес…

Он отмахнулся: