Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

«Журнале». К сожалению, гениальные начальники далеко не всегда адекватно относятся к своим подчиненным. Однако и здесь стоит обратить внимание на лояльность младшего Пинсона – Висента Янеса, который, имея такое же искушение повернуть свое судно к Бабеке, в отличие от самовольного Мартина Алонсо, послушно направил «Нинью» вслед за адмиральским флагманом.

22 ноября ветер был настолько слаб, что оторвавшаяся «Пинта» весь день оставалась на виду и корабли почти не продвинулись вперед. Когда в пятницу, 23 ноября, в таких же погодных условиях западное течение стало сносить «Санта-Марию» и «Нинью» в большей мере, чем они перемещались на юг, индейские проводники пришли в ужас, поскольку пребывали в уверенности, что лежащая впереди земля принадлежит народу, который они называли «канибалес», то есть карибам, периодически совершающим набеги на тайное и обращающим их в рабство. Наконец, в 9 часов утра 24 ноября «уменьшенный» на один корабль флот встал у «плоского острова» Кайо-Моа-Гранде. Проходя мимо него десятью днями ранее, Адмирал не решился войти в гавань из-за сильного волнения. Не стоит его за это винить. Вход в Пуэрто-Кайо-Моа через заужение при большой волне – довольно сложная задача даже при наличии карты.

Теперь же море успокоилось, и вход в бухту уже не казался таким опасным делом. Со шлюпки «Санта-Марии», посланной на промер, сообщили о глубине 20 саженей в фарватере прохода и о 6 саженях хорошего чистого песчаного дна внутри самой бухты (как и в наше время). Корабли Адмирала «повернулись носом на юго-запад, а затем строго на запад, держа плоский остров по северу близко к борту» (в июне 1940 года эта запись очень нам пригодилась). Далее флот оказался в «лагуне, где могли поместиться все корабли Испании, сохраняя полную безопасность от ветров с любой стороны». Таким образом, утром 24 ноября самый малоэффективный этап Первого путешествия подошел к концу. За пять дней «Санта-Мария» и «Нинья» прошли около 200 миль, из которых лишь двадцать пять принесли практическую пользу.

Пуэрто-Кайо-Моа не похож ни на одну другую гавань кубинской провинции Ориенте. Будучи около 8,5 мили длиной и 1,5 мили шириной, этот залив проходит вдоль основания горного хребта. С севера его защищает «плоский остров» (Кайо-Моа-Гранде) и «вытянутый риф длиной с гору, похожий на сплошную перекладину». В этом рифе Колумб нашел два места, годных для прохода кораблей и отмеченных затем в «Журнале». По сьерре стекало несколько ручьев, образуя короткие дельты и отмели в местах впадения в гавань. Адмирал приказал людям пройти на шлюпках по Рио-Моа, в русле которой обнаружились признаки ценных минералов, в частности – железного колчедана, который хотя и блестел, но золотом отнюдь не являлся. В то время как Колумб с офицерами занимались разведкой, «грометы дали знать, что увидели настоящие мачтовые сосны; и действительно, со стороны сьерры стояло множество больших и чудесных деревьев; их высота и стройность годились для мачт лучших кораблей Испании». В наше время стволы потомков этих pinus cubenses распиливают на доски у лесопилки горного ручья, и именно здесь Адмирал приказал изготовить новую бизань-мачту и рей для «Ниньи». К сожалению, идея обустройства в этом месте грандиозной судоверфи, которую он выдвинул монархам, так и не осуществилась. За исключением нескольких рыбацких хижин на берегу и деревообрабатывающих кустарных лесопилок среди сосновых рощ в сьерре, гавань по-прежнему чиста от человеческого присутствия.

Колумб-поэт оценил Пуэрто-Кайо-Моа так же высоко, как и Колумб-моряк: «Земля и воздух стали мягче, чем до сих пор, благодаря высоте и красоте сьерры». У него, как и у нас, не хватало слов, чтобы описать необычную естественную прелесть этой гавани, безмятежно покоящейся между суровыми горами и дугой рифов, окруженной бурлящими водами. Как писал Лас Касас, «даже если видевшие эти места были объяты изумлением, то остальные просто не смогут поверить, не увидев».

На рассвете 26 ноября флот неспешно снялся с якоря в Пуэрто – Кайо-Моа и, подгоняемый легким зюйд-вестом, медленно пошел к Пунта-Гуарико (Адмирал окрестил этот мыс Кабо-дель-Пико). Далее береговая линия делала поворот на юг, откуда виднелся самый выступающий мыс этой части Ориенте, названный Колумбом Кабо-Кампана («мыс Колокола»). Между Пико и Кампана «он отметил девять замечательных гаваней и пять крупных рек, поскольку всегда плыл близко к берегу, чтобы все хорошо рассмотреть». Он, вероятно, шел ближе к береговой линии, чем «Мэри Отис» с такой же осадкой: мы смогли разглядеть только семь гаваней, в том числе Баиас-Канете и Яманиге, описанных Адмиралом отдельно. Тем не менее наша экспедиция была готова согласиться с мнением Колумба, что «во всей этой стране есть очень высокие и красивые горы, не сухие и не скалистые, но доступные; есть и прекраснейшие долины, покрытые густыми и высокими лиственными деревьями, на которые приятно смотреть».

Поскольку в тот вечер у мыса Кампана ветер стих, а погода была ясной, Колумб решил не входить ни в одну из этих многочисленных гаваней и лег в дрейф. Когда 27 ноября рассвело, он находился от берега так далеко, а облака висели так низко, что вся местность за Баракоа казалась морской бухтой с «высокой и квадратной горой, похожей на остров», выделяющейся посередине. Это была Эль-Юнке, гора в форме наковальни, которую можно увидеть на расстоянии в 50 миль. Этот ориентир известен всем, кто ходил в этих водах. Под юго-западным бризом, дующим с берега в левый борт, флот вернулся к мысу Кампана, чтобы возобновить исследование побережья. Затем ветер сменился на северо-западный, и каравеллы живо прошлись вдоль берега, отметив еще восемь небольших гаваней и V-образные устья рек. Ярко-зеленые предгорья с ощетинившимися королевскими пальмами возвышались над кромкой белого прибоя. Чуть дальше виднелись высокие, покрытые лесом горы, упирающиеся в нагнанные пассатами облака, которые то и дело скапливались в тучи и изливались короткими ливнями. Достигнув Пуэрто-Марави в конце череды этих маленьких гаваней, Адмирал понял, что все они являются частью единой бухты.

На протяжении всего живописного путешествия вдоль северного берега Ориенте индейские «пассажиры» Колумба тряслись от ужаса при мысли о высадке на так называемый остров Бохио, который, как они предполагали, был землей, откуда пришли их враги-карибы. Обратимся к Лас Касасу: «После того как они увидели, что он прокладывает курс к этой земле, индейцы не могли говорить из страха, уверенные, что станут их [карибов] едой, и он не смог эти страхи успокоить; и они рассказали, что у этих людей был только один глаз и собачьи морды. Адмирал же считал, что они лгут». С другой стороны, вовсе не исключено, Колумб мог предположить, что карибы –