Золотая чаша - Генри Джеймс

натуры, если это не слишком уж суровое наименование для свойственного человеку приятного любопытства. Возможно, на деле ей порой приходилось скучновато в бесплодной пустыне высшего общества, попадались иногда скверные четверть часа, подобно фальшивым монетам среди обесценившейся валюты; к этому она из принципа относилась легко, словно и не была достаточно умна, чтобы различить подделку. Князь как-то сделал ей комплимент по этому поводу, вскоре после ее возвращения из Америки, где она, по рассказам очевидцев, проявила замечательное умение держать удар; неизменно веселая, плечом к плечу с мужем, она выносила все, с чем им приходилось сталкиваться – а сталкиваться приходилось порой с такими вещами, что не поддаются никакому описанию; и это при том, что в прошлый свой приезд, еще до замужества, когда на кон были поставлены только лишь ее собственные интересы, Шарлотта отказалась от борьбы. После воссоединения обоих семейств у миссис Вервер появился естественный повод для встреч с зятем своего мужа: они обсуждали свои американские приключения, сравнивали впечатления и воспоминания. Потому-то Шарлотте и удалось так быстро объяснить князю свою точку зрения; хотя он не скрывал, что некоторые ее выражения его позабавили.

– Приходится выполнять все, что от тебя ждут, а как же иначе? – спрашивала она. – Ведь это, очевидно, одно из условий сделки. Этот брак дал мне так много, – она ни на минуту не пыталась отрицать, что брак дал ей очень «много» и что она сознает это, – я бы не заслуживала никакого снисхождения, если бы стала скупиться в ответ. Наоборот, отдавать все, что только можешь, – этого требует порядочность, и честь, и достоинство. А эти качества, к твоему сведению, – мои божки, которым я поклоняюсь, иконы, на которые молюсь. Да, я не какое-нибудь низкое животное, – завершила она свою речь, – вот увидишь, какая я!

И он видел: видел, как она день за днем, месяц за месяцем добросовестно отрабатывает долг благодарности. Взятые на себя обязанности она выполняла умело и с блеском, обеспечивая тем самым приятную и беззаботную жизнь своему мужу и дочери своего мужа. А пожалуй, и больше того – она дала им возможность значительно повысить меру этой приятности и беззаботности. Они, грубо выражаясь, поручили ей заниматься «мирскими делами» семьи, и она настолько гениально справлялась со своей задачей, что остальные трое отошли от дел куда более радикально, чем намеревались вначале. В соответствии с этим саму Шарлотту мало-помалу освободили от прочих, более скромных обязанностей, а следовательно, эти мелкие домашние хлопоты вполне логично перешли к Мегги, которой они давались куда легче и естественнее. И, не менее естественно, именно Мегги досталось латать прорехи, оставленные Шарлоттой на Итон-сквер. Непритязательное занятие, но это было Мегги как раз по душе. А милому Америго, созданию из той же великосветской породы, несомненно, было временами тесно в узких рамках домашних забот – и вот она, самая очаровательная задача для Шарлотты, лишь бы только удалось достаточно вразумительно довести ее до сознания самой Шарлотты.

Что ж, в те дни, о которых мы ведем сейчас рассказ, князь как раз пришел к выводу, что Шарлотта, видимо, успешно осознала вышеупомянутую задачу; такое заключение довершило для него картину, сложившуюся из всевозможных образов и размышлений, заполнявших его досуг, из тех метаний и стараний прийти к взаимному согласию с собственной совестью, которые мы попытались внятно изложить на этих страницах. Такие мысли составляли ему компанию – и небезуспешно, если принять во внимание его возможности в этом плане, – пока князь оттачивал до наивысшей ясности разработанный им самим принцип, на основании коего он и воздерживался как от поездок к Фанни на Кадоган-Плейс, так и от чрезмерно частого появления на Итон-сквер. Последнее было бы ошибкой, так как лишило бы его возможности максимально использовать преобладающие там бесхитростные теории о его и Шарлотты умонастроениях. То, что преобладают именно бесхитростные теории, он в конце концов вынужден был признать окончательно и бесповоротно, под давлением многочисленных доказательств; а между тем, исходя из простейшей предусмотрительности, обыкновенной житейской бережливости, никакие крупицы знаний не должны пропадать зря.

Одним словом, проводить слишком много времени на Итон-сквер значило бы показать, что ему, в отличие от его ослепительной приятельницы, не хватает других занятий в жизни. А ведь только благодаря наличию у него достаточного количества других занятий, а вернее – у него и у нее вместе, и возникала та странная и восхитительная ситуация, в которой все становится возможным, как они это называли, беседуя друг с другом. И ситуация эта усугублялась тем, что по еще одному восхитительному капризу судьбы понятие «в жизни» включало в себя Портленд-Плейс, отнюдь не включая в той же мере Итон-сквер. Впрочем, следует сразу же уточнить, что в итон-скверском жилище могли порой встрепенуться и, спохватившись, разослать по разным адресам дюжину приглашений. Незадолго до Пасхи один из таких случайных порывов слегка потревожил благоденствие нашего молодого человека. Мегги с весьма похвальным вниманием к вопросам светских условностей считала, что ее отец обязан время от времени давать обеды для тщательно продуманного состава гостей. Мистер Вервер, как всегда, органически не способный не оправдать чьих-то ожиданий, в полном согласии с дочерью считал, что его жена обязана давать такие обеды. Сама Шарлотта утверждала, что в этом отношении они вольны, как птицы небесные, обосновывая свое мнение тем, что всякий будто бы обиженный недостатком внимания с их стороны примчится, сияя улыбками, по первому запоздалому зову. И в самом деле, по наблюдениям Америго, эти банкеты-извинения неизменно сияли улыбками; он находил что-то очень трогательное в этих мирных островках посреди лондонской bousculade[35], что-то по-своему утонченное, какую-то тихую прелесть и человечность. Гости приходили, прибегали со всех ног, и тут же попадали под воздействие этой мягкой кротости; грубые эмоции толпы, побуждения бессердечного любопытства оставлялись вместе с шалями и пальто у подножия изысканной лестницы. Прием, который должен был состояться за несколько дней до Пасхи и на котором Мегги с князем полагалось неукоснительно присутствовать, посвящался выполнению менее настоятельных обязательств, и, может быть, оттого больше обычного отзывался почти пасторальными радостными нотами: солидный, блестящий, скучный обед с доброжелательными взглядами и тихим бормотанием чрезвычайно учтивых, хотя и весьма высокопоставленных гостей, большей частью – пожилых супружеских пар, чьи имена так внушительно звучат в устах лакея, объявляющего об их прибытии, и кого так удобно рассаживать за столом в строгом соответствии с их положением в иерархии. После обеда предполагался небольшой инструментальный концерт; как было известно князю, Мегги очень волновалась, занимаясь подготовкой концерта, и часто обращалась за советом к Шарлотте, причем обеим доставляла безмерное удовольствие платежеспособность мистера