Золотая чаша - Генри Джеймс

Он занялся чаем. Шарлотта уселась на пододвинутый им низенький стул там же, где стояла, продолжая говорить, а он подавал ей то, чего ей хотелось. Он ходил взад-вперед, налил и себе чаю, время шло, и становилось все яснее, что Шарлотта пришла сюда с вполне осознанной целью нечто сообщить – как бы отобразить это нечто на четком циферблате ситуации. Однако же создавалось впечатление, что разговор ведется на самом высоком уровне осмысления, в холодной разреженной атмосфере тончайших различий, глубочайшей искренности, величайшей философичности. Не столь существенно, что за факты отбирались и тщательно выстраивались по ходу обсуждения; пока важнее было вместе понять, как им надлежит действовать дальше. А для этого как раз нынешняя встреча могла оказаться в высшей степени полезной.

– Дело не в том, что тебе не хватает моего мужества, – сказала Шарлотта. – Скорее, я думаю, тебе не хватает моего воображения. Если, конечно, в итоге не окажется, – прибавила она, – что тебе не хватает моего интеллекта. Но этого я не стану бояться, пока не увижу собственными глазами. – И тут она повторила свои же слова, но на этот раз более недвусмысленно: – Впрочем, ты и сам знал, ты сегодня знал, что я приеду. А уж коли ты это знал, значит, ты знаешь все.

Так говорила Шарлотта, а если князь даже и теперь не уловил ее мысль, так, может быть, оттого, что она снова предлагала ему ту благообразную, выжидательно-доброжелательную личину, которую он представил ей на обозрение в прошлую знаменательную встречу и впечатление от которой она, можно сказать, носила с тех пор на шее, точно драгоценную медаль – пускай не освященную благословением папы римского. Как бы то ни было, сейчас она снова заговорила о себе, и оба ни словом не упомянули свой предыдущий многозначительный разговор.

– А главное, – сказала Шарлотта, – все это так романтично.

– Что, пить со мной чай у камина? Ну, на это, я думаю, даже моего интеллекта хватит.

– О, дело не только в этом. А если я провела сегодняшний день лучше, чем ты, так это, наверное, потому, что я, если вдуматься, на самом деле храбрее тебя. Понимаешь, тебе скучно с самим собой. А мне – нисколько. Нисколько, нисколько, – повторила она.

– Как раз для того, чтобы терпеть скуку наедине с собой, – возразил князь, – и нужно большое мужество.

– Так ведь пассивное, а не активное. А моя романтика – активная, если хочешь знать. Я сегодня весь день бегала по городу. Это, кажется, так и называется – набег? Я знаю это ощущение. – Она помолчала и вдруг, словно сорвавшись с места: – А ты, разве ты совсем не выходил?

Он по-прежнему стоял, засунув руки в карманы.

– Для чего мне выходить?

– О, для чего люди в нашем положении вообще что-то делают? Но ты такой замечательный, замечательный во всех отношениях. Ты умеешь жить. Мы, все остальные, по сравнению с тобой – бессмысленные животные. Нам вечно нужно что-нибудь «делать». И все-таки, – продолжала Шарлотта, – если бы ты выходил, то мог разминуться со мной, а этого ты ни в коем случае не хотел, я уверена, хоть и не признаешься; и прежде всего, ты упустил бы возможность испытать то приятное чувство, по поводу которого я и пришла тебя поздравить, и можешь сколько угодно делать недоумевающее лицо. Наконец-то я могу это сказать! Во всяком случае, в такой день, как сегодня, ты просто не можешь не понимать, на каком ты свете.

Она ждала: вот сейчас он подтвердит ее слова или, наоборот, прикинется, будто знать ничего не знает, – но он только глубоко вздохнул, издав что-то похожее на стон нетерпения, словно отметая в сторону вопрос о том, на каком он свете и что он понимает, и возвращаясь к теме самой гостьи, Шарлотты Вервер, сидевшей в эту минуту против него. Несколько минут они смотрели друг на друга долгим взглядом, пока длился безмолвный разговор, успевший в итоге значительно продвинуться. Это очень ясно чувствовалось, когда Шарлотта заговорила опять:

– Да, все так необыкновенно; ни в сказке сказать, ни пером описать. Я правда уверена, что ничего подобного никогда не случалось с двумя людьми, которые хотят только сделать, как лучше. А следовательно, нужно принимать жизнь такой, как она есть, верно?

Она задавала вопрос с еще большей прямотой, чем раньше, но князь и теперь не дал ясного ответа. Заметив, что она уже допила свой чай, он забрал у нее чашку, поставил на стол, спросил, не хочет ли Шарлотта еще чего-нибудь, а когда она ответила: «Нет, спасибо», снова подошел к огню, поправил в очаге полено аккуратным, но чуточку слишком энергичным толчком. Тем временем Шарлотта вновь поднялась и уже стоя повторила свои слова, впервые произнесенные вслух с такой откровенностью:

– Что же делать, что еще нам остается делать?

Но и на этот раз князь не поддержал ее.

– Где ты побывала сегодня? – спросил он, словно из пустого вежливого интереса к ее прогулке.

– Везде, где только возможно. Но ни с кем не видалась. Не хотелось никого видеть; мне нужно было подумать. Несколько раз возвращалась домой. Три раза; а потом уезжала опять. Кебмен, верно, принял меня за сумасшедшую. Это очень забавно! Когда станем рассчитываться, я буду ему должна кучу денег, он столько в жизни не видел. Я побывала, мой дорогой, – продолжала она, – в Британском музее; ты знаешь, я его обожаю. Была в Национальной галерее, еще заглянула в десяток старых книжных лавок, там попадаются настоящие сокровища, потом перекусила, неизвестно кому назло, в забегаловке в Холборне. Хотела поехать в Тауэр, но это все-таки слишком далеко, так уверял мой старичок-извозчик. Непременно сходила бы в зоопарк, если бы не было слишком мокро – это все он же упросил меня поостеречься. Но ты не поверишь – я все же успела посетить собор Святого Павла! Такие дни, – подытожила она, – обходятся недешево. Помимо платы за кеб, я еще накупила уйму книг. – И сразу переменила тему: – Просто интересно, когда ты в последний раз их видел? – И, поскольку для ее собеседника такой переход оказался чересчур внезапным: – Я имею в виду Мегги и ребенка. Полагаю, ты знаешь, что он с ней.

– О да, я знаю, что он с ней. Я видел их сегодня утром.

– И они изложили тебе свои планы?

– Она сказала, что повезет его, как обычно, da nonno[34].

– На весь день?

Князь колебался, но постепенно его сдержанность как будто немного ослабла.

– Она не говорила. А я не спрашивал.

– Что