Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

условиях больницы еще несколько дней. Между тем, как сообщила мне Рита, в Калужскую психиатрическую больницу, в Прокуратуру СССР и в Министерство здравоохранения СССР поступило уже множество телеграмм от моих друзей, знакомых, коллег и немалого числа известных ученых с протестами против незаконного насильственного заключения в психиатрическую больницу здорового человека. В субботу вечером подробности насильственного психиатрического ареста Медведева были изложены в передачах зарубежных радиостанций, причем не только на русском, но и на других европейских языках. Иностранные корреспонденты в воскресенье уже дежурили возле квартиры Роя. Он рассказал им основные подробности.

Вторым днем свиданий был вторник, и от Риты я узнал, что с протестами (в виде телеграмм в ЦК КПСС и Минздрав) по поводу насильственной психиатрической госпитализации Жореса Медведева уже выступили академики А. Д. Сахаров, П. Л. Капица, В. А. Энгельгардт, М. А. Леонтович и некоторые другие, а также писатели А. Т. Твардовский, В. А. Каверин и В. Я Лакшин и кинорежиссер Михаил Ромм. Все они знали меня лично. Сообщения о грубой процедуре ареста были опубликованы и во многих ведущих западных газетах. Некоторые делали обобщения, объединяя мой случай с другими.

В четверг 4 июня стало известно, что вторая комиссия с участием профессора Шостаковича приняла слишком либеральное решение, не найдя у обследуемого признаков, требующих длительной принудительной госпитализации. Резких отклонений от нормы не было обнаружено, и Ж. А. Медведева рекомендовали отправить домой «под диспансерное наблюдение». Однако, как узнал Рой, приехавший в Министерство здравоохранения с группой старых большевиков, это решение комиссии было отменено лично министром здравоохранения Б. В. Петровским. Министр назначил новую комиссию, которая выезжала в Калугу на следующий день, 5 июня. В нее были включены Г. В. Морозов. директор Института судебной психиатрии им. Сербского (председатель), Д. Р. Лунц, заведующий отделением спецэкспертизы этого же института, профессор А. А. Портнов, директор Института психиатрии АМН СССР, и В. М. Морозов, заведующий кафедрой психиатрии Института усовершенствования врачей. От Калужской больницы в комиссию входил А. Е. Лифшиц.

Один из друзей Роя сообщил ему, что семья имеет право назначить в комиссию одного психиатра, которому она доверяет. В качестве такого психиатра от родственников брат включил в комиссию, по рекомендации, профессора Д. Е. Мелехова и потребовал вывести из нее Д. Р. Лунца – как психиатра, имевшего чрезвычайно плохую репутацию в других подобных делах. Мелехов, которому изложили суть дела, дал свое согласие.

Примерно в пять часов вечера, когда я еще продолжал разговаривать с Ритой, меня неожиданно пригласили в кабинет заведующей отделением. Там я увидел Лифшица и еще троих почтенных мужчин. Лифшиц сообщил, что со мной хочет побеседовать новая комиссия.

– Но мне сказали, что комиссия будет в пятницу, – удивился я.

– Да, это было так, но мы решили не затягивать дело и приехали сегодня, – сказал один из членов комиссии.

Я поинтересовался ее составом. В нее теперь входили Г. В. и В. М. Морозовы и Р. А. Наджаров, заместитель директора Института психиатрии АМН СССР. Членом комиссии оставался и Лифшиц как главный врач больницы. Назначенный семьей профессор Мелехов отсутствовал. Досрочный консилиум был явно связан с желанием избежать присутствия независимого эксперта. До Калуги из центра Москвы ехать на автомобиле не менее трех часов.

Заседание вел Г. В. Морозов. Он задавал вопросы в очень быстром темпе, не дожидаясь часто окончания ответов. Все собеседование продолжалось не дольше 25–30 минут. Вопросы я запомнил и, выйдя из кабинета, сразу продиктовал их Рите. Первым опять был вопрос о цели моей книги о международном сотрудничестве ученых, которую, кстати, Морозов не читал. Несколько вопросов имели чисто биографический характер, другие были пустой формальностью: «Кого из своих детей вы любите больше? С какого возраста интересуетесь биологией?» и т. п. После этого комиссия заседала еще около часа. Затем Лифшиц вышел в комнату свиданий к Рите и сообщил ей, что комиссия нашла возможным выписать меня из больницы. «Сегодня уже поздно, приезжайте завтра днем».

Вечером Лифшиц пришел в палату. «Завтра будете выписываться, – при всех сказал он с некоторым облегчением, – я просил старшую сестру подготовить вашу одежду».

Однако на следующий день меня не выписали и были отменены все свидания. Мне запретили даже прогулку. С Ритой и приехавшим братом мы объяснялись знаками через стеклянную дверь. Как вскоре стало известно, министр здравоохранения Петровский действительно дал указание отправленной столь срочно в Калугу комиссии не проводить полноценной экспертизы и обеспечить быструю выписку Медведева из Калужской психиатрической больницы… как не оборудованной и не подготовленной для содержания столь опасных больных, имеющих политические аномалии. В Калуге не было психиатров, способных находить «скрытые болезни» у диссидентов. Они действительно хотели найти диагностируемое психическое заболевание. Именно поэтому предварительное наблюдение Медведева длилось столь долго. Узнав, что в ИМР заведует одной из лабораторий мой студенческий друг, знавший меня с 1944 года, Лифшиц съездил в институт, чтобы поговорить и с ним. Он поначалу воспринимал все действительно как медицинскую проблему. Лифшицу не решались объяснить, что нужна не реальная диагностика, а профессиональная фальсификация. Меня теперь должны были не просто освободить и выписать домой, а лишь выписать из областной больницы, перевезти в Москву и поместить в больницу Института судебной психиатрии им. Сербского, где я был бы изолирован от всех посетителей и пребывал там бессрочно. Для осуществления этого плана необходимо было предъявить мне по линии КГБ какое-нибудь обвинение в незаконных деяниях по статье 190.1 («преднамеренная клевета») УК РСФСР, которая казалась министру вполне подходящей для данного случая. После этого главный прокурор Калужской области имел законное право просить проведения психиатрической экспертизы уже не в калужской больнице, а в Институте судебной психиатрии, куда поступают лица, находящиеся под следствием. Проблема была лишь в том, что у Медведева уже был диагноз, поставленный второй комиссией, законно оформленный, подписанный ее членами и вошедший в историю болезни. Отмена этого диагноза министром, по профессии хирургом, не имела юридической силы. Решения консилиумов врачей не утверждаются в административном порядке. Решение третьей комиссии, которая рекомендовала выписку пациента, не выносилось по всем правилам и не оформлялось как диагностический документ. Прибывшие столь срочно «врачи в штатском» просто убедились, что Жорес Медведев не может оставаться в Калуге, во всяком случае долго. Но на столь необходимое обвинение по статье 190.1 УК РСФСР требовалось некоторое время – речь ведь шла о рукописи объемом 250 страниц, которую следовало изучить экспертам и найти в ней «преднамеренную клевету».

Министр Петровский явно не знал существующих юридических норм и полагал, что КГБ все может сделать очень быстро. Но для КГБ первым шагом в таком деле должен был быть