Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Через две недели меня снова вызвала в горсовет Н. П. Антоненко для беседы по поводу трудоустройства. Однако на этот раз в ее кабинете находился незнакомый мужчина, который представился, не назвав своей фамилии, работником калужского облоно. Разговор о возможностях трудоустройства длился довольно долго. Лишь после этого незнакомец вступил в беседу и среди прочих стал задавать вопросы о моем брате-близнеце и его семье. На эти вопросы я не стал отвечать. Было очевидно, что передо мной сидит психиатр, который хочет знать мою семейную историю и провести так называемый близнецовый анализ.

В начале мая последовали еще два приглашения в Калугу, которые я проигнорировал. Стало ясно, что из Москвы пришло указание – провести психиатрическое обследование Жореса Медведева. О возможности поставить нужный диагноз там не беспокоились, в психиатрии существовало немало скрытых и вялотекущих заболеваний. Даже неадекватность обстановке попала в диагноз генерала Григоренко. Но как обследовать человека без его присутствия в психиатрическом стационаре Калуги, врачи не знали. Для любой подобной экспертизы нужна комиссия из трех-четырех человек (консилиум) и достаточно обстоятельный разговор. Мне стало известно, что в ИМР калужские психиатры расспрашивали обо мне моих бывших коллег.

Насильственная госпитализация

Я был, конечно, озабочен этими сигналами и даже подумывал, не уехать ли на один-два месяца в Астрахань, где жили мои тети Тося и Катя, о которых почти никто не знал. Тося приехала в родную Астрахань из Ленинграда после блокады, Катя жила там всегда. Своих детей у них не было. Переписка с ними была очень редкой. Но спешить я не хотел. Насильственная госпитализация, по существующим правилам, применялась лишь к депрессивным душевнобольным, при угрозе самоубийства, к буйным, представляющим угрозу для окружающих, и к тяжелым наркоманам. По отношению ко мне такая крайняя мера была бы незаконной.

29 мая мне позвонил из обнинского психдиспансера его заведующий Кирюшин и попросил прийти по очень срочному делу, о котором он не хотел говорить по телефону. Я ответил, что к нему придет моя жена, так как мне надо ехать в Москву. «Нет, Жорес Александрович, я хотел бы поговорить именно с вами. Дело такое, что с женой будет неудобно его обсуждать». Я сразу решил, что мне действительно следует уехать в Москву, упаковал портфель, отправил Сашу к друзьям, написал записку Рите, ее в это время не было дома, и послал Диму на велосипеде найти ее. После ухода ребят подошел к шкафу, чтобы надеть пиджак. В этот момент у подъезда послышался скрип тормозов. Я выглянул из-за шторы в окно. Из санитарного микроавтобуса вышли три милиционера, Кирюшин и еще какой-то мужчина. Через несколько секунд в дверь постучали. Я решил дверь не открывать и не реагировать на стук. Неприкосновенность жилища охранялась Конституцией СССР. Стук в дверь повторился, довольно громкий, а потом с еще большей силой. Затем дверь стали трясти, пытаясь сломать замок. Из-под дверных косяков посыпалась штукатурка. Затем за дверью я услышал голос Димы и звук поворачиваемого ключа.

– Папа, к нам… – начал Дима и осекся, увидев мое лицо.

А за ним уже врывались в квартиру три милиционера.

– Постойте, – закричал я, – это частная квартира… У вас есть разрешение прокурора? Покажите его.

– Мы не собираемся вас арестовывать, – ответил сержант, – мы только сопровождаем врачей. – Он показал на Кирюшина и его спутника.

Этот спутник по-хозяйски прошел в кабинет и сел на стул возле моего письменного стола. Кирюшин уселся в стороне на диване, показывая, что он тут не главный. Я сел в свое кресло за стол, напротив незнакомца, пытаясь его разглядеть. Это был интеллигентный человек, очень щуплого телосложения. Лицо его было в нервных пятнах, пальцы рук слегка дрожали. На мой вопрос о причинах столь грубого и незаконного вторжения в мою квартиру он ответил:

– Я главный врач Калужской психиатрической больницы Лифшиц Александр Ефимович.

– В своей квартире я имею право с вами не разговаривать, я вас не приглашал и поводов к вашему визиту не давал.

– Если вы откажетесь с нами беседовать, то мы будем вынуждены сделать соответствующие выводы, – он многозначительно кивнул в сторону стоявших у двери милиционеров.

В этой ситуации целесообразно было продолжить разговор, чтобы дождаться хотя бы возвращения Риты. Последовали общие вопросы о семье.

Когда в комнату вбежала Рита, она сразу поняла, в чем дело, и забросала Лифшица и Кирюшина возмущенными вопросами. Я быстро решил, что беседа с психиатрами должна происходить при свидетелях, и, отозвав Риту в сторону, попросил ее срочно пригласить нескольких бывших коллег из института, живших поблизости. Вскоре пришли пять или шесть человек. Все они имели медицинское образование и знали основы психиатрии. Разговор стал общим. Лифшиц явно колебался. Оснований для срочной насильственной госпитализации не было. Законных причин для этого он не видел, о моей деятельности его подробно не информировали, и моих работ, вызвавших недовольство «верхов», он не читал. Он хотел обеспечить «добровольное» согласие на «трехдневное» обследование. Я тут же отвечал, что никакой добровольности при наличии милиции не может быть. Разговор продолжался уже около часа.

Неожиданно в комнату вошел майор милиции. Это было странно. Столь высокие чины не участвуют в операциях, в которых нужна лишь физическая сила. Тем не менее майор сразу взял на себя командование операцией.

– Почему вы отказываетесь подчиниться требованиям врача? – спросил он довольно грубым тоном.

– А кто вы такой, я ведь не приглашал вас в свою квартиру, – ответил я тоже не слишком вежливо.

– Майор милиции Немов Николай Филиппович. Прошу вас следовать в машину.

– Если вы майор милиции, то должны знать законы о неприкосновенности жилища граждан, ведь милиция – это орган охраны порядка и законности.

– Мы орган насилия! – Немов ударил себя кулаком в грудь. – Это квартира государственная, и милиция имеет право входить в любую квартиру. Встать! – вдруг скомандовал он. – Я вам приказываю встать!

Не обнаружив никакой реакции с моей стороны, майор распорядился всем выйти из комнаты. Этому не подчинилась только Рита. Майор сделал какой-то знак милиционерам, и они бросились ко мне. Рита, однако, встала на их пути и заявила, что не позволит применять насилие. Милиционеры схватили ее за руки и силой оттащили в другую комнату. Майор Немов припер ногой дверь. Двое сержантов подошли ко мне, опытным приемом выкрутили мне руки назад и приподняли с кресла. С выкрученными руками меня вывели на лестницу, а затем во двор. У машины уже собралась толпа любопытных. Меня втолкнули в автобус, милиционеры сели рядом, и автобус на полной скорости выехал на шоссе.