Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

флот сможет преодолеть это расстояние за меньшее время, но, желая достичь берега при дневном свете, он решил бросить якорь там и начать все на рассвете.

Если для Кубы это кажется достаточно странным курсом, то объяснение пришло к нам достаточно быстро, когда мы последовали таким же маршрутом на «Мэри Отис». Колумб был в руках своих индейских проводников, которые знали только переходы от рифа к рифу, совершая возможно кратчайшие «прыжки» между ними. На рассвете в субботу, 27 октября, Адмирал, следуя их указаниям, взял курс зюйд-зюйд-вест. К 8 утра попутный ветер посвежел, и флот прошел 16–17 миль со скоростью 6 узлов, оставив по борту скалы Ллойда и, войдя в глубокую воду у залива Санто-Доминго, самого южного форпоста Багамских островов, всего в 30 милях от кубинского побережья. Мы же, стартовав с места, расположенного совсем рядом с якорной стоянкой Колумба, и следуя таким же древним маршрутом, достигли Кубы до наступления темноты, что стало одним из немногих случаев, когда опередили время Колумба. 27 октября 1492 года во второй половине дня ветер стих, и Адмирал смог увидеть Кубинские горы только к вечеру.

В ту ночь он выбирал короткие галсы с наветренной стороны, чтобы удержать свою позицию и избежать возможных мелей. На рассвете в воскресенье, 28 октября, флот снова пошел курсом зюйд-зюйд-вест, который привел его «в реку, очень красивую и без опасности отмелей или других препятствий, и весь берег ее был очень крут. Устье реки было в 12 саженей и достаточно широко, чтобы в него войти». Адмирал встал на якорь внутри.

Колумб писал, что «никогда не видел ничего прекраснее; деревья вдоль всей реки, красивые и зеленые, непохожие на наши, с цветами и плодами, каждый в соответствии со своим видом, и маленькие птички, которые поют очень сладко». Но никакие города из слоновой кости и алебастра, увенчанные золотыми коронами, не поднимались с берега, никакие японские джентльмены в расшитой золотом парче не ожидали христиан на мраморных пристанях, никакие лорды и леди не продвигались в закрытых паланкинах по изогнутым каменным мостам, не звенели храмовые колокола, не ревели серебряные трубы, не грохотали бронзовые пушки с драконьей пастью. Конечно, это была не Япония (если только Марко Поло не врал).

Может быть, это Катай? Не лежал ли «Небесный город» за следующим мысом?

Глава 18

Преследование великого хана (28.10–20.11.1492)

Блаженны очи, видящие то, что вы видите!

Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели.

Лк., 10: 23, 24

Подобно тому как Колумб назвал два больших острова Багамского архипелага в честь Фердинанда и Изабеллы, так и Кубу он окрестил Хуаной в честь наследника престола Кастилии и Арагона, инфанта дона Хуана.

Практически каждый город и деревня живописной провинции Ориенте от Баракоа до Пуэрто-Падре, а также Нуэвитас в провинции Камагуэй претендуют на статус «Сан-Сальвадора», куда Колумб вступил 28 октября 1492 года. После того как мы проследили курс Адмирала зюйд-зюйд-вест от острова Раггед, у нас нет никаких сомнений в том, что этим «Сан-Сальвадором» была бухта Бахиа-Бариай. Как писал сам Колумб, к этой гавани можно было подойти «без опасности сесть на мель или других препятствий». Действительно, этот залив достаточно широк для того, чтобы маневрировать, – три четверти мили, а его глубина между двумя граничными мысами колеблется на безопасном уровне в 12 брасс (или 11 наших саженей). Его внутренние пляжи покрыты мангровыми деревьями, а позади возвышаются горы. Одна из них напомнила Колумбу Пена-де-лос-Энаморадос в Гранаде, другая, признанная достопримечательность Бахия-Бариай, «имела на вершине еще один маленький пик, похожий на игрушечную маленькую мечеть» (una Hermosa mezquita). Испанские первооткрыватели Кубы, отличавшиеся более приземленным реализмом и меньшей поэтической романтикой, нежели Колумб, назвали ее просто Ла-Тета-де-Бариай.

После того как воодушевленные индейские лоцманы, без сомнения непреднамеренно, вселили в Адмирала большие надежды на встречу с китайскими джонками, стоящими у большого каменного города великого хана, реальность бухты Бариай немного удручала. Колумб сошел на берег в первой шлюпке, но не нашел никаких следов ожидаемой цивилизации, если не считать нескольких рыбацких «бохо», крытых соломой, развешанных сетей из пальмового волокна, костяных рыболовных крючков, гарпунов и все тех же «молчаливых» собак, не умеющих лаять. Кстати, этих маленьких «бессловесных» желтых гончих, наблюдаемых испанцами на всем Антильском архипелаге, индейцы одомашнивали в основном для употребления в пищу. Они издавали что-то вроде ворчанья вместо обычного лая и были совершенно бесполезны в качестве охранников жилья. Генуэзец Мигель де Кунео, сопровождавший Колумба во Втором путешествии, отмечал, что «жареная собака без лая была не слишком вкусной», хотя, по мнению Овьедо, немые собаки вида perros mudos вымерли именно потому, что испанцам слишком понравился их вкус. Некоторые особи, сбежавшие в лес, «раздомашнились» и вернулись к изначальному биологическому виду, став помехой для фермеров и объектом охоты в прошлом веке.

Колумб, поднявшийся вверх по реке, обнаружил «траву, такую же высокую, как в Андалусии в апреле и мае». Здесь же произрастали портулак, амарант и пальмы, непохожие на африканские. По словам Адмирала, ему было настолько «приятно видеть эти зеленые холмы и древесные рощи, слышать пение птиц», что он с трудом заставил себя повернуть назад. К сожалению, естественную красоту невозможно было положить в карман и забрать домой. Итак, в понедельник, 29 октября, флот отправился на запад в поисках города Квинсея. Был почти полдень, и под слабым ветром корабли миновали реку, «не слишком широкую в устье», которую Адмирал назвал Рио-де-ла-Луна. Наконец, «в час вечерни», показалась «другая река, гораздо более широкая, чем другие», на берегах которой расположилась большая деревня. Колумб назвал эту бухту Рио-де-Марес. Это была лучшая гавань, которую он когда-либо видел в Индии, и предсказал – на этот раз правильно, – что она станет важнейшей точкой ведения торговли. Несомненно, речь шла о Пуэрто-Гибара.

Хижины большой индейской деревни, расположившейся на западном берегу этой гавани, напомнили испанцам палатки в мавританском лагере, и первая высадившаяся группа с нетерпением обыскала их в поисках золота. Ничего не было найдено. Колумб не упоминает ни об одном золотом предмете, найденном на Кубе, и кажется удивительным, что он все еще верил рассказам своих проводников. Однако они оставались полезными в роли переводчиков, поскольку и на Кубе, и на Гаити преобладал тот же язык, что и на Багамских островах. Кстати, один из них дожил до Испании (где получил христианское имя Диего Колон) и сопровождал