Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

— А что, — спросил Луис, — все, что Тимми кричал, — правда?

— Истинная! — выдохнул Джад. — Чистейшая правда. Я ведь ивпрямь в Бангоре в бордель к девкам наведывался. Как и почти все мужики, хотяне отрицаю, немало есть и праведников. А мне вот невтерпеж было хоть изредка вчужую плоть вторгнуться. Или заставить бабу за деньги сделать то, что женуникогда не осмелишься попросить. И у мужчин, Луис, бывают свои причуды.По-моему, ничего страшного я не совершил. А последние восемь-девять лет вообщене грешу. Да и Норма, узнай обо всем, не покинула бы меня. Правда, что-то,наверное, навсегда ушло бы из наших отношений. Что-то дорогое и милое сердцу.

Глаза у Джада покраснели, веки набрякли, взгляд затуманился.ОЧЕНЬ НЕПРИГЛЯДНЫ СТАРИКОВСКИЕ СЛЕЗЫ, подумал Луис. Но, когда Джад протянул кнему руку, крепко и по-дружески сжал ее в своей.

— Тимми говорил только плохое. Только плохое. Господи, да укаждого в жизни немало такого. Дня через два-три Лорин Пуринтон навсегда уехалаиз Ладлоу. Те, кто видел ее уже на станции, говорят: под каждым глазом пофингалу, грудь ватой обложена — тоже, видать, вся в синяках. Алан и словом оней не обмолвился. Джордж умер в 1950-м, не знаю, оставил ли какое наследствовнуку с внучкой. Ганнибала выгнали с должности — как раз из-за того, в чемобвинил его Тимми. Из-за чего именно — не скажу, ни к чему вам это. Положим, занеоправданные расходы из городского бюджета. Хотели даже судить за растраты, ноделу так и не дали ход. Сочли, что, лишив места, достаточно наказали, ведь всюжизнь он ходил в «шишках».

Но не так уж плохи эти люди. О хорошем почему-то вспоминаютреже. Ганнибал основал фонд для строительства больницы, это еще перед войной.Алан Пуринтон — добрейшей души человек, таких я больше не встречал. А ДжорджАндерсон и хотел всего-то ничего: всю жизнь управлять почтой. А эта ТВАРЬ вкаждом видела только плохое. Говорил Тимми только о плохом, хотел, чтобы толькоплохое оставалось в памяти, потому что сам ПЛОХ, потому что видел: мы емуопасны. Тимми Батерман — тот, кто ушел воевать, — был обычным милым мальчишкой,не ахти каким умным, но добрым. А тот, кого мы увидели в тот вечер в лучахкрасного заката, — чудовище. Может, зомби, может, сама нечистая сила. Может,еще и названия нет, однако микмаки знали о таком, пусть и безымянном.

— О чем же? — спросил недогадливый Луис.

— О том, к чему прикоснулся Вендиго, — спокойно ответил Джади глубоко вздохнул, задержал дыхание, выдохнул, взглянул на часы.

— Вот и день прошел. Поздно уже, Луис. Что-то на менянедержание речи напало.

— Ничего подобного. Вы очень интересно рассказывали, —возразил Луис. — Так чем же все кончилось?

— Через два дня дом Батерманов сгорел дотла. Ночью. АланПуринтон уверен был, что кто-то поджег. Весь дом керосином облили. Запах потомтри дня стоял.

— И что, оба сгорели?

— Да, сгорели. Но умерли еще до пожара. У Тимми в груди двепули засели из старого отцовского кольта, он у отца в руке был зажат. Похоже,старик убил сына, облил дом керосином, сел на стул подле радио, чиркнул спичкойи выстрелил себе в рот.

— Господи!

— Тела обуглились, и все же окружной полицейский врачопределил, что Тимми вроде как с месяц мертвый.

Оба замолчали. Тикали часы, отмеряя секунды.

Джад поднялся.

— Я не ради красного словца сказал, что в смерти вашегосынишки повинен. По крайней мере, причастен. Да, индейцы знали это место, но неиз-за них оно испоганилось. Не вечно же микмаки здесь жили. Пришли откуда-то:может, из Канады, может, из России. У нас-то они поселились с тысячу лет тому,а может, и все две наберется — наверное, не определить, ведь они отметинглубоких не оставили… Так и исчезли. И мы когда-нибудь тоже, хотя после насследы поглубже останутся, не знаю уж, на беду или во благо. А место это какбыло, так и будет, и все его тайны при нем останутся, никто их с собой неунесет. Страшное, жуткое место. Нельзя мне было вас впутывать, тащить туда котахоронить! Теперь-то мне это ясно. В месте том сокрыты темные силы, и держатьсянадо подальше, коли дорога жизнь близких да и своя тоже. Эх, слаб я, несовладал! Вы спасли Норме жизнь, и мне хотелось как-то вас отблагодарить. А этитемные силы мое доброе намерение во вред обратили. Силы эти по-разномудействуют, вроде как луна — от новолуния до полнолуния. Так и здесь свой циклесть. Раньше-то бушевала темная силушка, потом вроде пришипилась, а теперьникак снова разворачивается. Боюсь, и я ее орудием стал, чтоб вам досадитьчерез сына. Видите, как все обернулось — и он умоляюще взглянул на Луиса.

— Выходит, эта сила знала, что Гейджу суждено умереть, —предположил Луис.

— Нет. Эта сила и умертвила Гейджа, потому что я вас привелна кладбище и открыл его тайну.

— Не верю, — голос у Луиса дрогнул. — Не верю и никогда неповерю. Такого не может быть.

Он крепко сжал старикову руку.

— Завтра мы хороним Гейджа. В Бангоре. Там ему и оставаться.Не пойду я больше ни на Кошачье кладбище, ни дальше — шага не ступлю!

— Обещайте мне, — хрипло проговорил Джад. — Дайте честноеслово.

— Честное слово!

Но в глубине души возгоралась искорка сомнения, искорканадежды, и ее не затушить.

Нет, нет и нет! Ничего подобного на самом деле не было: нигрозного рыкающего грузовика из Оринко; ни отчаянной погони за сыном, когдаказалось, вот-вот ухватится Луис за его курточку; ни прострации Рейчел, когдаона чуть не ушла на прощальную церемонию в домашнем халате; ни фотографииГейджа, с которой и в постели не расставалась Элли; ни слез Стива Мастертона;ни драки с Ирвином Гольдманом; ни страшного рассказа Джада о Тимми Батермане.Все эти эпизоды лишь привиделись Луису, пронеслись перед его мысленным взоромза считанные секунды, пока он бежал за смеющимся малышом к дороге. Вот позадикрикнула Рейчел: «Гейдж! Поворачивай назад! Остановись!» Луис мчался со всех ног:беда, неотвратимая беда все ближе и ближе. И верно: за поворотом послышалсярокот мотора, сразу вспомнилось предостережение Джада в их первый же день вЛадлоу: «Смотрите, ЧТОБ МАЛЫШНЯ НА ДОРОГУ НЕ ВЫБЕГАЛА… СТОЛЬКО ВСЯКОЙ ЖИВНОСТИГИБНЕТ…»

А Гейдж уже бежал по отлогому спуску лужайки — прямо кшоссе, быстро молотили проворные ножонки, по всем законам природы ему давно ужеположено растянуться на земле, но он все бежал и бежал, а грузовик все ближе иближе, все громче надсадное урчание мотора, что так часто баюкает по ночам.Сейчас же не придумать звука страшнее!

ГОСПОДИ ИИСУСЕ, НЕ ДОПУСКАЙ ЕГО НА ДОРОГУ, ДАЙ МНЕ ЗАДЕРЖАТЬЕГО.

Последний рывок, немыслимый прыжок — Луис распластался ввоздухе, как вратарь в отчаянном броске. Он даже заметил собственную тень натраве — в памяти промелькнул змей, их гордый «ястреб», реявший над полем миссисВинтон. И в то мгновение, когда Гейдж уже выбегал на дорогу, Луис скользнул покурточке сына и… удержал его.