Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

А Тимми мы отвезли в похоронное заведение, что наПапоротниковой улице — там сейчас прачечная. А через два дня со всемиармейскими почестями его похоронили на кладбище. Да, нужно вот еще что сказать:жена старика Батермана уже десять лет как Богу душу отдала, при родах вместе сребенком умерла. Для дальнейшего это важно. Будь у Батермана еще ребенок,глядишь, не так бы он убивался, а, Луис? Да, второй ребенок ему б напомнил, чтои другим нелегко, и им нужно помочь. В этом вам, конечно, полегче: все-такидочка подрастает, да и супруга цела и невредима… В письме, что старик Батерманполучил от командира взвода, где Тимми служил, говорилось, что убили его наподходах к Риму 15 июля 1943 года. Через два дня тело отправили домой, идевятнадцатого Тимми уже был в Штатах. Двадцатого его погрузили на поезд.Большинство наших солдат, кто в Европе погиб, там же и похоронены, домой-тоотсылали самых что ни на есть героев. Тимми-то подавил неприятельскую огневуюточку, даже серебряную звезду получил посмертно.

Похоронили Тимми вскорости, даты точно не помню, кажется, 22июля. Прошло дней пять, и вдруг Марджори Уошборн — почтальонша наша —встречает… Тимми на дороге, шагает парень к извозчичьему двору. Марджори так насвоем велосипеде в канаву и съехала — немудрено. Вернулась на почту, сумку списьмами бросила, говорит начальнику, пойду, мол, домой да прямо в постель.

— Заболела, что ли? — спросил начальник. — Ишь, белая какполотно.

— Я сейчас такое видела! Так перепугалась, что до смерти неоправлюсь! И не спрашивайте, ничего не скажу. Ни вам, ни родным. Разве толькоИисусу Христу, когда на небо отправлюсь. — И пошла прочь.

Все в округе знали, что Тимми умер, даже некролог в газетенапечатали, с фотографией, все честь по чести. На похороны полгорода собралось.И тут — на тебе! — Марджори его на дороге встречает. Идет, говорит, и шатается.Это уж она двадцать лет спустя призналась старому Джорджу Андерсону, своемубывшему почтовому начальнику, да и то уж на смертном одре. Джордж тогда со мнойподелился: похоже, говорит, ей очень хотелось кому-либо рассказать о том, чтодавным-давно видела. Ее воспоминания мучили, терзали. Говорит: смотрю я наТимми, бледный такой, одет не по погоде, в старые плотные штаны и теплуюшерстяную рубашку, а жарища стоит, градусов под сорок в тени. Волосы на затылкевздыбились. Глаза, говорит, будто изюмины в сыром тесте. Джордж, говорит, яведь с привидением в тот день встретилась. Потому-то и испугалась. Не думала,не гадала, что такое привидится, а вот поди ж ты!

Ну, конечно, поползли слухи. Вскоре и другие стали Тиммивстречать. Миссис Страттон — мы хоть и звали ее «миссис», но толком не знали,замужем ли она, или вдовая, или вообще девица. Жила в маленьком домишке — двекомнаты всего — на углу улиц Педерсен и Хенкок. Пластинок у нее джазовыхполным-полно, она и в гости горазда зазвать, если у мужичка десятка лишняязашевелится. Так вот. Она Тимми со своего крыльца приметила. Дошел он доперекрестка, встал и стоит. Руки болтаются, голова чуть вперед наклонена, вобщем, ни дать, ни взять, боксер, которого ударом оглушили. Миссис Страттонговорит, ногой шевельнуть от страха не могла, а сердце того и гляди из грудивыскочит. А потом, говорит, он вроде оборотиться хотел, да ноги, как у пьяного,заплелись, чуть не упал. Тут, говорит, на меня как зыркнет! Душа в пятки ушла,уронила она тазик с выстиранным бельем да прямо в грязь. Перестирывать всепришлось.

Говорит, глаза у него мертвые, тусклые. Но ее приметил,улыбнулся даже, заговорил: не осталось ли, мол, пластинок прежних, он, мол, непрочь потанцевать с ней. Хоть всю ночь напролет. Как зашла миссис Страттон вдом, так неделю нос высунуть боялась, ну а там все само собой разрешилось.Тимми Батерман успел многим глаза намозолить. Сейчас-то уж померли многие,поразъехались. Но пара-тройка старых хрычей вроде меня могли б мои словаподтвердить, попроси их хорошенько.

Так вот, значит, видели Тимми на Педерсоновой дороге:прошагает с милю от отцовского дома и обратно. И так целыми днями. Говорят, иночами тоже. Лицо бледное, волосы колтуном, рубашка, а иногда и штанырасстегнуты. И взгляд такой… чудной… — Джад замолчал, закурил сигарету,затянулся, взглянул на Луиса сквозь голубое облако дыма, и тот не приметил вглазах старика и толики лжи, хотя весь рассказ — сущая небылица.

А Джад меж тем продолжал.

— Вы, наверное, в книжках читали, в кино видели — не знаю,право, насколько можно верить, — про зомби, оживших мертвецов на Гаити. В киноих такими истуканами показывают: взгляд остановился, походка нетвердая,неуклюжая. Вот Тимми Батерман чем-то на них смахивал, Луис, но не во всем. Вглазах мелькало какое-то выражение, будто он что обдумывал. Не все и не всегдаэто, правда, замечали. Даже мыслями это, пожалуй, не назвать. А как лучше —черт его знает! Какая-то хитринка во взгляде мелькала, как тогда, с миссисСтраттон, когда он потанцевать с ней предложил. Что-то, конечно, в мозгу у негопроисходило, не знаю уж что, только это был уже не Тимми Батерман. Он будто ккакому-то радиосигналу извне прислушивался. Посмотришь на него, невольно подумаешь:«Дотронется — закричу!» Так и ходил он взад-вперед по дороге. Однажды,помнится, конец июля стоял, прихожу я домой, а у меня на веранде ДжорджАндерсон, начальник почты, угощается ледяным чаем вместе с Ганнибалом Бенсоном,нашим выборным головой, и Аланом Пуринтоном, он пожарной командой заправлял. Сними и моя Норма сидит, как воды в рот набрала. Джордж все бедро правоерастирает, у него ногу выше колена отняли, когда он тоже на железной дорогеработал. И порой в жару, да перед грозой культя эта его донимала. Однако доменя добрался, и боль не помешала.

— Уж больно далеко это зашло, — говорит, — молочницу уженичем не заманишь на Педерсенову дорогу. Это во-первых, во-вторых, слухи уж идо властей дошли. Но и это еще не все.

— Что значит: слухи до властей дошли? — спрашиваю.

— А то, — это уж Ганнибал отвечает, — что звонили изМинистерства обороны. Там некоему Кинсману, лейтенанту, вроде поручено всякимислухами заниматься, а вредные и злопыхательские на заметку брать. Так вот, онполучил несколько анонимных писем, и «сигналами» этими пришлось занятьсявсерьез. Будь только одно письмо, над ним бы посмеялись да забыли. Кинсмансказал, что связался с нашей полицией: вдруг в наших краях завелся псих —ненавистник Батерманов и, знай, письма эти строчит. Но похоже, что письманаписаны разными людьми, по почерку видно, и все об одном твердят: ТиммиБатерман вроде как убит и в то же время разгуливает цел и невредим поПедерсеновой дороге. Так вот, Кинсман сам грозится приехать либо уполномоченногоприслать, если все не утрясется, — говорит Ганнибал. — Им важно, вправду лиТимми умер или просто дезертировал, не хочется ведь признавать, что в егобумагах все переврано. И еще интересовались, кого же, если не Тимми, привезли вгробу. В общем, Луис, такая каша заварилась! Мы целый час за чаем просидели,все толковали. Норма уж и сандвичи хотела нам сделать, да гости отказались. Вобщем, говорили мы, говорили и договорились пойти к старику Батерману. Проживия еще сто лет, не забуду того вечера. Жарища адская, хотя солнце-то уже зашло,а все как из печки пышет. Конечно, идти к Батерману никому неохота и все жепошли. Дело есть дело. Нормушка моя, светлая голова, отзывает меня в сторону,шепчет: «Не позволяй им, Джадсон, вконец распоясаться. Образумь их. Какая ж этомерзость!»