Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Я зябко передернул плечами. Что же, Христос – это тот,который появился в разумоносителе… еще тогда? В те времена его мысли,откровения, его попытки объяснить истинную картину мира были восприняты каксумасшествие, лишь горстка людей что-то уразумела, но и те не сумели понять всюстрашную пронзительную картину… да и он, возможно, не смог выговорить тогдавсего, что увидел!

– Как я даже теперь не говорю, – прошептал ятихонько. Скосив глаза, я рассматривал худое изможденное тело на кресте.Конечно, это всего лишь языческий идол, никто не знает, как выглядел этотчеловек… Да и кто знает, как выгляжу на самом деле я? Не мой разумоноситель, аЯ – НАСТОЯЩИЙ?

Мне показалось, что человек, распятый на кресте,олицетворяет в первую очередь отчаяние и тоскливую безнадежность. Один,абсолютно один. Вокруг одни пустые разумоносители.

Марина толкнула под локоть:

– Подбери челюсть.

– Что?

– Челюсть, говорю, подними с пола. Всю грязьсоскребешь.

Я покорно двинулся следом, толпа расступаласьнеохотно-покорно, похожая на вязкое тесто. Теперь я смотрел на эти бледныепостные лица, по телу пробегала гадкая дрожь, словно меня окунули в холоднуюводу прямо в одежде. Что бы эти люди ни говорили о духовности и высокомпросветлении, но всех их привел сюда примитивненький страх смерти. Толькоздесь, в этом месте Москвы, громогласно и уверенно провозглашают, что вот они,входящие в это помещение, бессмертны! Что и после поломки, исчезновения своихразумоносителей, сам человек продолжит жизнь в другом облике.

Даже в аду, в огне, но все-таки будет корчиться именно он,со всеми воспоминаниями и с полной памятью о грехах, то есть жизни. Этопредпочтительнее, чем буддистское… или Володино полное очищение души приубивании человека. Ведь в этом примитивном христианстве даже в геенне огненной,в жутких муках, человек наделен высшим даром – бессмертием! Ради этогоможно и временные муки потерпеть, что они в сравнении с вечностью? А потом естьнадежда и на милосердие богов после Страшного суда…

«А чего пришел я?» – спросило во мне со стыдом. Ведьвсе же понимаю!.. А потому здесь, что хоть и понимаю, но все же… Пониманиюмоему не больше, чем самому человеку, а страхи и надежды еще от амебы: жить,жить, жить…

На выходе из храма грудь жадно поднялась, захватываясравнительно чистый воздух, легкие зашлепали влажными ушами, а в одурманенной головепрояснилось, как в накуренной комнате, где разом распахнули все окна.

Навстречу все еще идут, идут, идут. Кто из любопытства, ктотолько делает вид, что из любопытства…

Среди привычных богомольных старух со злобно поджатыми ртаминес себя довольно молодой мужчина, одет прилично, хотя и подчеркнуто серо, лицострогое, смотрит перед собой истово и просветленно. Вообще-то молодых я виделздесь не так уж и мало, но этот…

– Максим, – сказал я вслух, – так это Максимиз нашего двора!

– Друг детства, – сказала она понимающе. – Ая вот даже подруг по институту не встречаю.

Я протолкался ему навстречу, вспоминая двор, в которомпрошло детство, мальчишек нашего дома и серого блочного здания напротив,детскую площадку, где вечерами усаживались на качели, пили пиво и пробовалищупать девчонок.

Этот Максим когда-то занимался карате, стремясь быть крутыми никого не бояться, а соседским Ваньке и Ваське дать по рогам у всех на виду.Особенно чтобы видели Ленка и Машка. Помню, как он накачивал свои худосочныеручонки, как прыгал, визжал и бил в стену кулаками и ногами. Разбитые в кровьсуставы, несмотря на оберегающие повязки и веревки, ноги в синяках и ссадинах…Но лет за семь все-таки укрепился, даже мышцы нарастил. За это время окончилшколу, универ. Пошел работать младшим научным сотрудником, а там все офилософии экзистенциализма, Ясперсе, Камю… с его примитивным скаканием ивизжанием в стиле сунь-хунь уже неловко. Но когда расставаться не хочется счем-то – годы потрачены, что ж, коту под хвост? – то начинаются поискиоблагораживания. Всем критикам начинают объяснять, что в карате, оказывается,сила и удары вовсе не главное. А главное – я едва не упал со стола, когдаон такое брякнул, – это тонкая и непостижимо древняя и высокая философия идаже эстетика состояния духа перед ударом. Это высшее состояние души, прикотором раскрывается, соединяется… и так далее, все с придыханием в голосе, всепрописными буквами.

А вот теперь он в этой толпе богомольных старух и юношей сгорящими глазами!

Я протолкался ближе, а когда он проходил, благостный ипросветленный, ухватил за плечо. Он даже не вздрогнул, хотя всего два-три годаназад, когда я видел его последний раз, его мышцы ответили бы ударом раньше,чем мозг сообразил бы, что случилось. Голова его замедленно повернулась в моюсторону, в глазах еще не появилось выражение узнавания, а на губах уже улыбкахристианской доброты и понимания.

– Максим, – сказал я ликующе. – Черт, как ярад тебя видеть!

Он наконец вздрогнул, сказал торопливо:

– Пожалуйста, Егор… не произноси имя Врага Нашего!

– Это кого, черта? – удивился я. – А-а, незови черта, а то придет?.. Мне бабушка то же говорила. Ладно, черт с ним. Тыникак сюда ходишь на полном серьезе? Или только как турист?

Марина улыбнулась ему и красиво изогнулась, выпячивая и безтого крутое, как крыло автомобиля, бедро. Блузка спереди оттопырилась,приглашая заглянуть в глубокий вырез. Максим, болезненно дергаясь при каждомупоминании черта, пугливо отводил взор от жаркой женской плоти.

– Какой ты, – сказал он с мягким укором. –Это ты вечный турист. А я узрел красоту и глубину христианского вероучения!

– Ты даешь, – поразился я. – А как же это…каратиство?

– Тогда уж каратекство, – сказал он мягче иулыбнулся, показывая, что это он пошутил. – Все меняется, все развивается,только Егор Королев неизменен… Или и ты начинаешь интересоваться Святым УчениемХриста?

Я чуть отстранился:

– Не в такой степени, конечно…

Он светло и растроганно улыбнулся:

– Ну, стоит только начать!

– Да, конечно, – ответил я осторожно. – Тыкак начет пивка? Вот в том подвальчике есть светлое «Клинское». А можно итемное, покрепче.

Он покачал головой, в лице не было ни гнева, что предложилтакую гадость, ни отвращения, а только глубокое превосходство высшего существа:

– Извини, я не позволяю мирскому дурманить свой разум исвою веру.

– Разум или веру?

– Разум нам даден, – ответил он улыбчиво иблагостно, – дабы лучше постичь веру. Не случайно вера в Христа называетсяучением. А чаще – вероучением! Понимаешь, в нем заложены те глубины,которые принес в мир наш Спаситель…

Он говорил что-то еще, но мозг мой отключился, как толькоуслышал, что меня, оказывается, без моего ведома кто-то спас, как спасали откоммунизма, вредных влияний Запада, веяний ислама и нудистов, что, к радостиподростков, организовали было свой закрытый пляж на той стороне реки.