Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Я торопливо попрощался, подтолкнул его в сторону двери, аМаринка пихнула меня снова, любим пихаться, мы пошли в сторону города людей.

– Какой умелый богослов, – сказала Маринаравнодушно. – Он в самом деле не заканчивал духовную семинарию? Как онувлечен…

Я посмотрел ему вслед, и вдруг моего разумоносителятряхнуло. Я развернулся к храму. К широченным вратам течет, как лава, сераяодинаковая толпа, у всех либо нездорово просветленные лица, либо блестящие, каку наркоманов, глаза, либо и то и другое. Воздух пропитан страхом и отчаяннойнадеждой, я чувствовал, как все мое тело покалывают иголочки. Но на этот разэто был не мой собственный страх!

Позднее каратечество Максима было, оказывается, уже некаратечеством, а возвышением духа по рецептам древних философий, нечтоутонченное, профанам не понять. А теперь он здесь не из-за примитивногостраха исчезновения, кто же в этом признается, а явился возвышать свойбессмертный дух, соприкасаться с Высшей Истиной, опять же профанам не понять!

Как и все эти люди здесь.

Когда храм остался за спиной, мы прошли всего одинперекресток, похожий на все остальные перекрестки мира, а дальше улицузаполонила одна молодежь. Толпа двигалась настолько плотная, что не помещаласьна тротуаре, люди выходили на проезжую часть, машины вынужденно смещались насередину улицы. Похоже, кончился матч любимой футбольной команды или же,скорее, концерт поп-звезды.

Мимо прошли парень с девушкой, он обнимал ее за плечи, шли вногу, он смешно замедлял шаг, она растягивала, милые и трогательные, полныежизни и юности, а меня кольнула острая мысль, что сразу наполнила душу мраком игоречью. Все они умрут… Все это множество молодых и красивых скоро умрет. Оченьскоро. Даже если бы прожили тысячу или миллион лет – это все равноничтожно мало. Потому что это – навсегда…

Почему же идут в храм даже вроде бы атеисты? Конечно,говорят о духовности и раскрываемости души, но на самом деле все то же… Онизнают, что умрут. А в церкви громогласно обещают, что ничего подобного! Дажебезбожники будут жить вечно. Хоть и в аду.

И хотя атеист знает, что все это чушь собачья, но… но всеже! Сознание человека – это тончайшая пленка на кипящем молоке инстинктови страхов, потаенных желаний. Человек – это на миллионную долю ум, на всеостальное – животный страх перед смертью.

И человек идет.

В церковь.

В религиозные секты.

В сыроедение, йогу, хунзакутство.

Ищет инопланетян, которые спасут, утрут сопельки, дадутбессмертие.

Пробует поклоняться Дьяволу: а вдруг?..

Читает халдейские тексты в поисках древнего рецептабессмертия.

Я вздрогнул от громкого, как сирена, голоса над ухом:

– Да что с тобой? Что с тобой?

Марина смотрела на меня большими испуганными глазами. Я струдом пошевелил замороженными губами:

– Да так… Просто… устал.

Она покачала головой:

– Мне ты можешь сказать. Я – не жена.

Глаза у нее стали внимательные и понимающие. Внутри меняоборвалось: а что, если в ней тоже кто-то возник, кто-то живет… что со мнойговорит не пустой разумоноситель, как все несметное население этой планеты, атоже КТО-ТО?

Сердце мое забилось часто, я уже зашлепал губами, но словане шли, страх быть обманутым сжимал горло.

– Я не жена, – повторила она настойчиво. –Говори.

Снова я поколебался, уже набрал в грудь воздуха, но мысленносдавил горло разумоносителю, а губы прошептали:

– Потом… Может быть, потом.

Дома разомкнулись, открывая узкую щель проспекта. В тойстороне небо уже стало багровым. Я всматривался в это страшное и уже привычноеявление, в черепе стучала мысль, что если человек будет помнить и ясно себепредставлять, нет, хотя бы понимать, что это не Солнце, а просто звезда спланетной системой, то мир будет иным. Люди станут иными. Но для этого надопомнить школьную истину, что это самая заурядная звезда, каких миллиарды, чтомного звезд крупнее и ярче, как много мельче и тусклее!

Если человек будет помнить, что не крохотное Солнце встаетна востоке над огромной неподвижной Землей, а вечером заходит, но крохотныйкомок Земли с огромной скоростью мечется вокруг этой звезды, то мир будетпугающе иным. Общество станет иным.

Я скосил глаза на существо этого мира, что по меркам здешнихсуществ двигается рядом красиво и грациозно. Когда-то мы с ним были одногопола, я размножался делением, но в процессе эволюции дорос вот до двуполости, ав моей половинке возникло это жуткое Понимание, из-за чего так одиноко истрашно, будто попал на планету зверей.

Так кто же я, пусть даже возникший здесь?

Маринка чмокнула в щеку, исчезла, оставив на щеке теплыйкружок, словно туда приложили горячий пятак. В наше время… «наше», как будто ия из этого!.. женщин уже не провожают до самого подъезда, я с чистой совестьюоставил ее в переполненном троллейбусе, вышел на своей… на остановке своегоразумоносителя.

Когда я открыл дверь своей квартиры… да пусть считаетсямоей, пока еще не определил, где же мое настоящее жилище… если не считать этутюремную камеру человеческого тела!.. через распахнутые двери увидел, как надалеком телеэкране двигаются люди в белых халатах, толстые и с одутловатыми лицами.Выходя из квартиры, я оставляю телевизор включенным: вроде бы отпугиваетместное ворье – решат, что в квартире есть люди, и сейчас, переобуваясь вприхожей, слушал хриплые нездоровые голоса существ, именуемых здесь врачами, асамым простым народом – даже докторами.

Белохалатники рассказывали об успехах их научногомедицинского центра, где лучшая аппаратура, лучшие врачи страны, приглашенылучшие специалисты планеты, ибо туда попадал человек, о здоровье которогопостоянно справляется сам президент, дважды приезжал премьер, то есть главаправительства этой огромной страны…

Постепенно я начал понимать, что случилось, душу наполнилаедкая горечь. В каком мире я живу, какое правительство правит: ухом не повело,когда на той неделе умерли два великих ученых, один композитор, но когда вотвчера заболел клоун…

Горечь хлынула через край. Я ощутил ее привкус во рту иусилием воли удержал, заставил себя опомниться. Это ведь не совсем мой мир.Мой, потому что в нем живет мое тело, но не мой, ибо я уже другой. Совсемнедавно мне самому клоуны были ближе, чем рихтеры, а мир был весь моим, язамечал в нем только мелкие шероховатости.

Сейчас же я смотрю на него, как недавно смотрел нацивилизацию Древнего Египта или Рима. Эта цивилизация так же больна, прогнила ивот-вот будет разрушена. Но это дело тех, кто живет в ней, а я живу вне ее.Чтобы сменить эту цивилизацию другой, понадобится всего пара сотен лет, а их уменя, драгоценного и уникального, нет.