Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

клинике недельку-другую. Изоляция и медикаменты пошли ему на пользу, и Артемия отпустили домой.

Потом за него взялась Ирина Кильман. Если Тёме хоть в чём-то перечить, он станет бунтовать, поэтому бывшая опекунша боялась давить на несчастного алкоголика и разрешала ему всё, что дозволено законом. Она считала, что лучшим лекарством будет любезное попустительство. Тогда Тёма запил пуще прежнего, стал шататься по кабакам, провоцировать драки и снова пытался покончить с собой. С тех пор как Кильманы разбогатели и переехали в новостройку на Крестовском острове, Чипировы жили в старой квартире. Тёма любил ошиваться у своего старого дома: заблудиться здесь было трудно, а если вдруг заснёт на скамейке во дворе, Саша с Никой затащат его домой, накормят, отогреют и уложат спать на диван. Сегодня Артемий снова гулял в этом районе, но исследовал соседние дворы. Он брёл по тёмной вечерней улице сквозь пургу, закрывая лицо от леденящего ветра. «Ну и морозец! И это в середине ноября». Бесчисленные попытки найти открытую парадную, равно как и подобрать верный код от домофона, привели его к онемению пальцев на руках и ногах. Дальше он идти не мог. Мужчина немощно утонул в сугробе. В снегу ему наконец стало тепло. «Больше не притронусь к пиромину, — выл Тёма под окнами чьего-то дома, — надо запомнить… не притронусь к пиромину!» Ему казалось, он вопит что есть мочи и своими воплями перебудил весь двор. Но голос он давно уже сорвал и теперь лишь кряхтел да скулил, как дворовый пёс, которого бьют палками.

«Как я мог до такого опуститься?»

Он расхохотался, в который раз надорвав замёрзшую глотку.

«А, впрочем, чего я ожидал?»

Оранжевый свет фонаря внезапно погас. Тёма поднял голову и увидел низенькую бабёнку с шерстяным платком на голове. Без лишних вопросов она открыла ему дверь парадной и ждала, когда забулдыга проползёт внутрь. Глаза слезились, было трудно распознать лица и предметы. Кравченко ударился лбом о дверной косяк и потерял сознание. Теперь он лежал на ковролине в чьей-то прихожей и рассматривал аскетичный интерьер. К Тёме подошёл размытый бело-жёлтый силуэт. Женщина. Кравченко не способен был видеть при таком ярком свете, но сразу почувствовал запах жасмина и барбариса, исходящий от её тёплых рук. В приятных чертах хозяйки угадывался образ заботливой матери, о какой с рождения мечтал мужчина. Впервые за долгие годы он вспомнил, что у него когда-то была мама. Толстая добрая женщина умыла Тёме лицо горячей водой, уложила его на диван, печально улыбнулась ему.

— Я принесу сухую одежду, — мягко сказала она, но со стула не поднялась, ожидая Тёминого одобрения. Рыжий кутила засопел с открытым ртом, уплывая мыслями в холодное детство. На диван запрыгнула пушистая белая кошка и легла мужчине на живот. Тёплая, мурчащая, громкая-громкая. Вторая кошка нависла над головой и длинным хвостом начала щекотать по лицу. Мужчина чихнул. Открыв глаза, он заметил третью кошку, сидевшую на коленях у доброй женщины. «Помешанная одиночка, — сделал он вывод. — Может, тоже вдова». На ум ему пришли строки, которые он отчаянно пытался сначала зарифмовать, потом запомнить, чтобы утром записать. Артемий думал, насколько это было возможно в его состоянии, пытаясь сочинить и связать строки, и выжал из себя самый прекрасный, точный, глубокий стих про одиночество, каких не писал даже под экстази. Прекрасная женщина вдохновила его одним только светлым силуэтом. Как нежна она была, как заботлива. Она заслуживала самые честные, небесные стихи.

Кошки, кошки, только кошки могут

Осушить тревоги водоём,

Рифма, рифма, жасмин и барбарис, с кошками

Бежать от одиночества вдвоём.

— Блестяще, блестяще, — бормотал Тёма в пьяном восторге и жмурился от наслаждения, — кошки, жасмин…

И он провалился в глубокий сон. После четвёртого пробуждения он обнаружил, что уже может самостоятельно передвигаться вдоль стен, если при этом за что-нибудь держаться. Значит, пиромин постепенно прекращал действовать. Так он доковылял до входной двери.

— Тёмочка, иди сразу домой, обещаешь? — преспокойно обронила Вероника и сложила руки на груди, укутанной в шерстяной платок. Тёма икнул и гротескным пьяным жестом ответил: «Конечно, Ничка, не волнуйся, я уже полностью протрезвел», — надеясь, что этот фокус пройдёт с подругой, как и в четырнадцать лет. Вероника, кажется, отпустила его и наставлений не давала. Тёма принял молчание подруги как пожелание доброй дороги. Проспиртованный рыжий манекен вытек из квартиры и, спотыкаясь, падая, скользя по перилам лестничной площадки, доковылял пешком до самой парадной и очень гордился, что решил не вызывать лифт. Он оглянулся и увидел Ничку, махавшую ему рукой из квартиры на первом этаже: «Тёмочка, сразу домой! Храни тебя Бог!» Артемий сплюнул и упал в объятия Дани Кильмана. Тот подхватил пьяницу-друга и затолкал на заднее сиденье рычащего автомобиля.

— Я сам дойду!

— Дойдёшь, дойдёшь, а как же, — приговаривал Даня, выезжая на проспект.

Прошла секунда или полторы. Потом Тёма открыл глаза и увидел парадную родного дома. Он предвкушал, как завалится на родную прохладную кровать со свежепостеленным бельём и забудется в глубоком сне хотя бы на десять часов. Но дом оказался полон родственников, едва успевавших утирать слёзы. Пришлось несколько раз открыть рот, чтобы из него вытекли ответы на вопросы бывшей опекунши.

— Ты где вчера был? — завопила с порога Ирина.

— Я день рождения Блока праздновал. — Тёма и сам не понял, зачем это сказал, и засмеялся хриплой гортанью. Ира не знала, что и ответить. Ей внезапно расхотелось упрекать и пилить. Она осторожно переспросила:

— Чей? Блока?

— Александра Александровича.

— Мне кажется, Блок уже давно никого не приглашает на свои дни рождения.

— Я знаю. Но я всё равно пришёл. С вином.

— Куда ты пришёл?

— К вам во двор. Моя-то квартира постоянно вами занята. Давно я Костю не видел. Он прямо в школе ночует?

— Тьфу ты! — Ирина всплеснула руками. Мало того, что неблагодарный родственник лишает их сна и покоя внезапными ночными визитами, из-за чего им с Даней приходится отвозить родного сына ночевать к Чипировым каждые выходные; так вдобавок этот рыжий таракан намеренно треплет им нервы и забавляется, что Костя с Алисой чаще видят чипировских детей, чем собственных родителей. Артемий рухнул на диван и больше не шевелился. Лишь грудь его тяжело вздымалась, но через минуту мужчина совсем затих.

— Я и подумать не мог, что он так… — Саша не закончил мысль.

— А ты здесь откуда? — прогундел в подушку неутомимый кутила.

— Вообще-то Саша с нами ехал всю дорогу, — покачал головой Даниил. Чипиров махнул ему рукой, будто говоря: «Зачем ты перед ним распинаешься? Наутро он не вспомнит ни твоего ответа, ни своего вопроса».

— Мы