Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

ругалась со всеми подряд без разбора и повода, внезапно замолчала на целую неделю. Тёма сначала наслаждался тишиной, после запаниковал. Разговорить жену не получалось. В ответ на прикосновения она орала, бросалась подушками и тапками. На вопросы не отвечала, только беспомощно сопела. Тёма предложил ей съездить в очередной детский дом посмотреть детей. Рита ничего внятного не ответила, но следующим же утром взяла автомобиль у Саши Чипирова. Тёма ворчал, что стоило отправиться загород на электричке, а Саша поехал бы на работу на машине; нечего, мол, людей по пустякам беспокоить. «Не волнуйся, это будет единственная моя прихоть за сегодня», — съязвила Рита. «Начинать день с прихотей — поведение неразумное», — огрызнулся в ответ Тёма. Пока выезжали из города, она вела молча. Как только машина выехала на шоссе, Рита спросила:

— Зачем ты едешь в детский дом?

— Что значит «ты»?

— Я-то понятно зачем. Я хочу детей. А ты? Ты ведь никогда меня не любил. Ты меня даже не замечаешь. Зачем я тебе нужна?

— Какой же ты бываешь дурой, — улыбнулся Тёма и покачал головой.

— Ты любишь меня? — прямо спросила она.

Артемий промолчал. Рита тоже не стала продолжать диалог. По шоссе ехали в тишине. Тёма наблюдал из окна за хвойным лесом, потом повернул голову к Рите, сидевшей за рулём. Увидел её лицо в слезах. Она всхлипнула и зашептала: «Я тебя ненавижу. Ни один человек не причинял мне столько боли. Теперь родная мать сбрасывает мои звонки, я даже ей не нужна такая убогая. Неужели я ушла из дома ради того, чтобы чувствовать бесконечное унижение? Я огромное ржавое ведро, наполненное ненавистью к себе, и если всю ненависть вылить, то ведро сразу отправится на помойку. Так что ненависть я выливать не буду. Я тебя в ней утоплю. Ты уйдёшь вместе со мной».

Перед поездкой Саша Чипиров предупреждал Риту не разгоняться быстрее пятидесяти километров в час из-за каких-то сломанных деталей, названия которых женщина не удосужилась запомнить. Маргарита приняла к сведению его наставление; теперь она вжала педаль скорости в пол, и машина дёрнулась вперёд.

Это было последнее Тёмино воспоминание. Теперь он видит только кромешную тьму. Вдруг замерцали вдалеке языки пламени. Его тело обливали струи огня. Он заорал, но не услышал собственного голоса. Попытался схватиться за голову, но не почувствовал ни головы, ни рук. Он падал, но не ощущал падения. Перед его глазами возникли образы, странные, размытые, но на удивление яркие.

Ему снова шесть лет, и он играет с Ритой во дворе детского сада. За воротами стоит его мать, объятая огнём. У её ног лежит кучка тлеющих угольков. Всё, что осталось от его младшего брата-заики. Тёма смотрит, как его родители сгорают заживо. Даже в этой ситуации они нашли повод поругаться и вместо того, чтобы звать на помощь, обвиняли один другого, кто бросил тлеющий окурок на ковёр и поджёг квартиру.

— Сволочь ты последняя! — орала мать. — Зачем я, дура, за тебя пошла? Надо было аборт сделать, зачем я себе жизнь сломала? Катись, катись отсюда, кабелина!

Она кричала, он бил её по лицу. Его кулаки искрились, точно две огромные зажигалки, и на месте удара на мамином теле вспыхивал огонь. Тёма скучал по ним. Он подбежал, чтобы заступиться за маму, и папа ударил его в солнечное сплетение. Из груди мальчика посыпалась зола. Ноги охватило пламенем. Тёма оглянулся, чтобы найти взглядом жену. Маленькая Рита Иматрова сидела в песочнице и катала по земле игрушечную машинку. Она посмотрела на Тёму и выпалила: «Ненавижу!»

— Ненавижу, — подтвердил догорающий скелет матери.

Рита разогнала машинку и врезалась в деревянный угол песочницы. Детская площадка взорвалась кроваво-красным свечением. Тёма в который раз ощутил боль в груди и ногах. И с диким воплем распахнул мокрые от слёз глаза.

Очнулся он в больнице весь в бинтах, скрывавших уродливые ожоги. У койки сидела Джоанна. Она заметила пробуждение друга, повернула к нему голову, наивно поморгала, но не стала набрасываться с вопросами. Лучше посетителя и не придумаешь. Тёма был рад неразговорчивой подруге больше, чем кому-либо другому. Но через мгновение тишина была нарушена пакостным объявлением.

— Рита погибла, — превозмогая боль от утраты, прошептала Клеменс.

— Заткнись, — просипел Тёма так тихо, что Джоанне оставалось только прочесть по губам его вербальное послание.

— Больно? — огрызнулась Джо, решив, что Тёма вполне этого заслуживает, и пока он не обнаружит ошибки в своих принципах, не начнёт по-настоящему ценить жизнь. Ведь Ян, видевший своими глазами смерть матери, ценил. И Ирина, потерявшая отца, ценит; как бы Джоанна ни презирала сестру, она понимала её чувства. И Кассандра, от которой отреклись родственники, ценит. И ценит Саша Чипиров, у которого умерла самая добрая и светлая в мире мама. И ценит сама Джоанна, которая всё ещё лелеяла надежду однажды отправиться в Лондон, и найти родителей, и убедиться, что они живы и ждали её. А Тёма не понимал и не ценил жизни.

Мужчина печально посмотрел на неё. Лицо его, поражённое молнией отчаяния, превратилось в тугой багровый клубок морщин и слёз. Он всхлипнул, схватился за горло, удушённое невыносимостью разлуки, и ответил Джоанне хриплым, едва слышным голосом:

— Больно.

IV

Друзья болели душой об Артемии. Как только ожоги зарубцевались и его выписали из больницы, вдовец перестал есть, спать и пил одну водку. Родные лечили его от депрессии, как могли: музыкой на виниловых пластинках, совместными прогулками, ласковыми беседами.

Первыми вызвались помочь Саша с Ничкой. Они зазывали друга в церковь, пьющий вдовец сначала отклонял приглашения, но из любопытства согласился посидеть на лавочке и послушать четверть проповеди. В середине Сашиной пламенной речи о любви, потере, принятии и очищении души Кравченко поднялся со скамьи и отчаянно провопил: «У меня вопрос к Господу Богу. Почему Он не позволил мне быть с любимой женщиной? Ведь я почти поверил. Какая разница, верить в Него или нет, если Он мне не помогает? Если я чувствую одно и то же гнетущее чувство одиночества? Ежели вы, достопочтенный отец Александр, прямо сейчас дадите мне исчерпывающий ответ, я останусь ещё на десять минут». Молодой священник охотно стал истолковывать древние тексты, приводить примеры, опрашивать прихожан с похожей жизненной ситуацией. Тёма заскучал, плюнул и вышел из храма. Мысли о Боге плавно перетекли в мысли о смерти. Придя домой, потерявший надежду пьянчужка полоснул ножом по запястью, и через полчаса медработники уже везли его на каталке в палату. Следующим спасителем Тёминой душонки провозгласил себя Даня Кильман, который распорядился, чтобы суицидника подержали в психиатрической