Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

— Изсильничал?!

— Нет. Того не было. Казали, будто попервах залилась слезами: «Не люб ты мне. Заради Христа откажись от меня. Не губи...» И он плачет: «Не про меня твоя красота, а нет сил отказаться. Не будет мне без тебя жизни. И батьку ослушаться не могу. А чтоб по справедливости — лучше уж я порешу себя...»

— Во как!.. Видать, справди любил. Видать, добрый человек, хоть и урод. Чем же оно кончилось? — заинтересовалась Нюшка.

— Ну, сидят под замком, оплакивают свою горькую долю. А темнота, она не зря со светом чередуется. При ясном дне того не увидишь, что открывается в потьме. Уродство, допрежь все собой затулявшее, сокрылось, и высветилась Килине душа Карпа... Пожалела его. Приласкала... И нашла свое шшастье. В мире, согласии нажили двенадцать детей!.. Эту же никто не неволил, сама мужа привела, и на тебе. Даже дитя не остановило. Указала от ворот поворот.

— Зараз в чулан не посадишь, — сожалеюще проговорила Нюшка. — Не то время. Зараз свободная любовь. Сами, не сиытавшись, сходятся. Сами расходятся. Не помог бы тебе Харлампий. Нет. Мы и при живом батьке ничего с Пипкой не могли поделать. Не уберегли. Коли б не нашестя...[4]

— Ишши причину, — махнув рукой, проронила Пелагея. — Глядеть, Нюша, надо было раньше, когда сладкие куски нодкладала так, что со рта валилось, да пуховики под боки стлала. Скороспелка получилась. Шибко рано разбедрилась.

Нюшка сердито хмыкнула.

— Чужую беду — рукой разведу... Ты уж краще за своей дочкой гляди, — продолжала как-то многозначительно. — Там шукай причины. А мы — от войны пострадавшие.

Вовсе изменилась Нюшка... Вздорной стала, злоязыкой. Ну что такое она, Пелагея, сказала? Только правду. И без всякого зла.

— Па виду, Нюша, живем, — примирительно заговорила Пелагея. Не такой у нее сегодня день, чтобы скандалить, — поминальный день. — Па людских глазах от рождения до смерти. На божьих — от крешшения и пока он, господь наш, призовет к себе. Что ж ты окрысилась? Людям ведомы наши дела. А создателю — и помыслы.

Вошла Пинка, занялась возле зеркала своим лицом. Внимательно рассмотрела его — заветренное, солнцем обожженное. Провела ладонью по стене и взявшийся мел перенесла на лоб, нос, подбородок, отчего ярче выделились пунцовые щеки. Она убрала лишнюю «пудру», послюнила палец и провела им по ресницам. Затем накусала губы, увлажнила их кончиком языка. Лениво выгнувшись, склонила голову в одну сторону, в другую, не отрывая глаз от своего отражения.

Черты лица ее были грубоваты и несколько пышные, не по летам формы. Но себе Нинка нравилась. Накинув на плечи косынку, снова завертелась перед зеркалом.

— Куды собираешься? — недовольно спросила Нюшка.

— У Феди увольнительная. В байрачек сходим.

— Доходишься, и этот кинет, горе ты мое. Сколько их за полгода уже было!

— И что вы, мамаша! Федя жениться хочет. С самой посевной ходит, как познакомились в поле.

— Все они жениться хотят, пока обхаживают. А ты не будь дурой. Не спеши ублажать.

— Мы уже узнавали: можно расписываться по красноармейской книжке. Теперь разрешение ему нужно от командира. Рапорт подал.

— Распишитесь, тогда и ходите себе в байрачек. Хоть к черту на рога! — вдруг вспылила Нюшка. — А зараз не смей!

Послышался свист. Нинка заторопилась, еще раз взглянула в зеркало, поправила завиток у виска.

— Во. Явился уже, — проворчала Нюшка. — Чуешь, Паша? Свистом, как собачонку, кличет. И она бежит... Не смей, кажу! — в гневе топнула ногой.

— Ой, как страшно, — деланно засмеялась Нинка. И тут же сердито уставилась на мать: — Может, вы мне мужа найдете?.. Или тетка Пелагея?..

Она с силой захлопнула за собой дверь. Нюшка растерянно взглянула на Пелагею.

— Ну? Уразумела что-нибудь?.. Неужто я ей плохого желаю? Ведь глупая еще. Никакого соображения. Только и того, что мясом обросла. Денно и нощно молю господа, чтобы нашелся дурак покрыть ее грехи. То ж и учу: не раскладайся прежде времени. Окрути. Хай по закону все оформит.

— Тут не угадаешь, Нюша." Моя была в записи. А какой толк? Нынешние записи — фунт дыма. Даже для женшшин... Что за времена настали! Заимела ребенка, ну и сиди с ним, расти, доглядай. Так ведь нет. После уроков с мальцами какие-то представления готовит. В клуб на кружок бегает — художественной самодеятельности. Обшшественные дела разные. Абы убечь из дому. И пришло мне в голову: от безбожия все это. Святости нет в браках нынешних.

— Твоя правда, Пашенька. Твоя правда. Помню, как венчалась — боже мой! До свадьбы всего-то единажды видела Афоню, а жизнь прожили. Свыклись. Стерпелись. Потому как перед богом поклялись. И вже от семьи — ни на шаг. А чтобы без мужа куды!.. Как ниточка за иголкой.

— Не поймут они этого. Им подавай любовь. А не разумеют того, какая она штука злюшшая. И обгорают на том адском огне... Своей тоже казала: куды ты бежишь, бесстыжая? К кому? Пыжовское гнездо, каждый знает, разбойное. На что он тебе, образованной, слесарь чумазый?! И живи со своим. Одного вы достатка. Ровня. Дите у вас... Теперь вижу, таких чумных, верно, ни в какой коморе не спаровать. Вот и твоя побегла — только лытками засверкала. — И поинтересовалась: — Чей же это, Нюша, в зятья к тебе мостится?

— Не здешний. Солдат.

— Да-а, — участливо протянула Пелагея, — Не совсем оно до ладу.

— Будто совестливый парень. Крестьянский сын. Почти всю весну в колхозе у нас работал. Отой танкой вражеской и вспахал, и посеял.

— То хорошо. С другого боку, страшно: сегодня он здесь, а завтра увела война. Будь местный, гляди, приведут дороги назад, к родному порогу. А так — ишши ветра в поле.

— Того и боюсь, Паша. Как оставит после себя дитя!..

— Все от бога. По заслугам воздает. По справедливости судит.

— Какая же к чертовой матери справедливость, когда меня в один ряд с Галькой ставит?! — возмутилась Нюшка. — Афоня голову сложил, в партизанской могиле лежит, песком присыпанный, сынов потеряла, дочку под страхом смерти враг пользовал. А та, трофейная рвань, в свое удовольствие с постояльцем жила, офицерский харч жрала, дитя ему вылупила. И после этого мы — одинаковые. В одном колхозе. Ще и киндера приголубили, в ясли определили. Куды ж глядит твой бог? Или ему заслепило?!.

— Плешшишь языком дурное, — сердито проговорила Пелагея. — Видит он. Все видит.. Ни его. ни людей не обманешь своими выгадками.

— Выходит, я брешу?.. — Нюшкины глаза-пуговки