Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

он чертом зыркнул и отвел взгляд. — В чем дело? — обеспокоился Громов. — Что стряслось?

Игнат махнул рукой, хмуро проронил:

— Бее правильно... — И не сдержался: — А чего еще от него ждать? Я же казал: дай дураку власть!..

— Ты можешь объяснить толком?

— Да что объяснять?! То ж как Федор промчался по улицам, Митрошка Грудский засек — председатель сельсовета. Ну и донес: «У Шеховцова танка спрятана». А Одинцов сразу лапу наложил. Увел. Такое добро — на переплавку! — Игнат с досады плюнул. — Вот тебе «и отсеялись, и соседям помогли».

Громов взволнованно заходил по комнате, остановился перед Игнатом.

— Почему отдал? Надо было доказать...

— Кому доказывать?! Партбилет класть?! — взвинтился Игнат. — Ежели вам, в верхах, все равно, что здесь творится, так хай оно пропадет все пропадом!

Громов рванул телефонную трубку с аппарата, попросил дать ему Одинцова. Услышал женский голос: «Райком».

— Мне самого, пожалуйста.

На другом конце провода осведомились: «А кто спрашивает? По какому вопросу?»

— Во-во, — прислушавшись, зло вставил Игнат. — Эта свиристелка допрос сымет и решит: допускать тебя пред его ясны очи или не допускать.

Громов знаками попросил Игната не мешать разговору.

— Послушайте, девушка, а если я назовусь работником обкома? Что-что? Хулиганство? Почему же?.. Ах да, из области звонят по прямому. Извините, я вас не хотел обидеть. Понимаю. Такая установка Фрола Яковлевича. Еще раз извините. Значит, он у себя. Спасибо.

— Ну? — Игнат выжидающе смотрел на Громова. — Что?

— Не знаю, Прохорович, — звякнув ключами от машины, отозвался Громов. — Съезжу. Попытаюсь помочь.

* * *

Нельзя сказать, чтобы поездка в райком, предстоящая встреча с Одинцовым не волновали Громова, Он рад был уже тому, что имел время справиться с негодованием, вызванным столь странными, если не сказать большего, действиями Одинцова. Под горячую руку чего не натворишь! Теперь хоть возмущение улеглось, можно поговорить пусть и не совсем спокойно, но по крайней мере с достоинством.

Громов назвал себя секретарше, сказал, что хочет видеть Одинцова.

Она внимательно посмотрела на него.

— Кажется, впервые у нас? Какая организация?

— Скажите — Громов.

— Товарищ, можете не попасть на прием, — строго заговорила секретарша. И добавила: — Фрол Яковлевич должен знать, с кем разговаривает. Такой порядок.

Громов шутливо поднял вверх руки.

— Простите, девушка, не имел в виду посягать на порядки. Просто некоторую вольность дала мне уверенность в том, что он меня помнит. Ну, а поскольку... можете доложить: аудиенции просит бывший секретарь райкома.

— Хорошо... доложу, — как-то недоверчиво проронила она.

Оставшись в приемной, Громов огляделся. То же помещение, та же дверь, ведущая в некогда его кабинет, где сейчас скрылась эта сердитая девушка, на том же месте стол, за которым в свое время сидела Кланя...

Появилась секретарша, прошла к своему месту, обронив на ходу:

— Фрол Яковлевич примет нас. Присядьте, пожалуйста. — Бросила на него быстрый, не лишенный любопытства взгляд. — Придется немного подождать.

Последнее нисколько не обескуражило Громова — мало ли чем может быть занят секретарь райкома. Тот же неоконченный телефонный разговор требует времени. Артему и в голову не приходило, что в этой задержке совсем иная подоплека. Он был занят своими мыслями, навеянными свиданием с прошлым. В памяти воскресали события тех лет — бурные, дерзкие тридцатые годы: классовые бои, перестройка деревни, первые пятилетки, широкий разлив инициативы масс, рождение нового, социалистического отношения к труду, вылившееся в могучее движение передовиков производства... Поиски истины, победи, трагические ошибки... Через все это вместе со своими товарищами, торжествуя ли, залечивая ли раны, прошел он, вожак районной партийной организации. И сейчас он здесь потому, что было вот то — и радостное, и печальное — оставившее глубокий, неизгладимый след в его жизни.

А в это время Одинцов пытался определить линию поведения. Неожиданное появление Громова ошеломило его. Откуда он прибыл? В качестве кого? Что ему надо? Первое, что пришло Одинцову в голову, было именно это. Потребовалось немалое напряжение, чтобы прийти в себя. В самом деле. Откуда же может прибыть репрессированный, если не из мест заключения!

Придя к такому выводу, Одинцов и встретил Громова, как бывшего, в общем-то конченного человека. Он мог и отказать ему в приеме. Но верх взяло злорадство. Захотелось унизить того, кто когда-то стоял над ним, давил его силой своего авторитета, моральным превосходством, поиграть с ним в великодушие. Как нельзя кстати оказалось его замешательство, о котором, конечно же, никто не знает. А для начала Громов насиделся в приемной. Теперь осталось обставить эту встречу соответствующим образом... Правда, для верности хорошо было бы знать, что привело Громова в райком. Но во всяком случае не лишне сразу же пресечь чрезмерные притязания.

И все же в первое мгновение Одинцов испытал какой-то предательский трепет. Сдержанно ответив на приветствие, он широким жестом хозяина указал на стул.

— Кури, если хочешь, — разрешил, откидываясь к спинке кресла и закуривая. От его внимания не ускользнул беглый и тем не менее заинтересованный взгляд Громова, каким он окинул обставленный не без излишеств кабинет. — Нравится? — спросил самодовольно.

— По нынешним временам неплохо устроился, — согласился Громов.

Одинцова задело вот это «устроился». Он тут же решил, что дань прежнему Громову отдана и теперь самое время указать настоящее место теперешнему Громову.

— Ну, что там у тебя? Только так, по-деловому: коротко, ясно. Если по вопросу трудоустройства, сразу скажу: не туда обращаешься.

— Трудоустройства?.. — Громов удивленно вскинул брови. — Я пришел не за этим.

—  Еще бы. Сам должен понимать.

Слушай, Фрол Яковлевич, не знаю, что ты имеешь в виду, но я к тебе — ходатаем. Верни, пожалуйста, Игнату Шеховцову...

— Танк? Немецкий танк вернуть?!

— Ну какой это танк? Башни нет. Пушки нет. Тягач.

— А собственно говоря, почему вы вмешиваетесь не в свое дело?! вспылил Одинцов.

— Так здравый смысл подсказывает: приспособить к нему навесной инвентарь — за милую душу будет работать на полях. Тягла-то нет.

Одинцов окинул Громова пренебрежительным взглядом. Теперь он мог себе это позволить, убедившись, что перед ним действительно проситель. По его разумению, люди, обличенные властью, не сидят безропотно в приемной, ожидая, пока их соизволят пригласить.

— Что ж, — снисходительно проронил. — Угадывается прежняя хватка, этакий руководящий зуд. Сочувствую, но... помочь не могу.

Громов почувствовал, как на него наваливается вот то особое волнение, предшествующее неожиданным, необычным поворотам в его судьбе. Он резко поднялся, подошел к телефону, набрал номер. Одинцов даже не успел ему помешать. Удивленно, растерянно уставился на Громова, услышав, как он назвал имя первого секретаря обкома.

— Это я: — говорил Громов.