Дубль два - Олег Дмитриев

до этого времени мышцы. Хотя, помня про размер его ладоней — скорее, не следы указывая, а прокладывая новую шестиполосную магистраль. Миллионы иголочек впились в верхнюю часть туловища и голову, будто в муравейник упал. Но в какой-то детский, щадящий — места укусов не жгло, и проходили они быстро. На ниве мануальной терапии потомок древних кыпчаков в столице наверняка бы поднялся в заоблачные финансовые выси в два счёта. Вот только это явно было ему незачем.

К столу, накрытому в соседней комнате, я вышел на своих ногах вполне уверенно, заглянув по пути в соответствующие времени и графику места. Меня ждала Алиса с Павликом, развалившемся в каком-то модном детском полулежачем кресле такой высоты, что он словно тоже восседал за завтраком наравне со всеми. И смотрел он больше на Венеру, жену Мастера. Судя по его заинтересованной мордочке, она что-то рассказывала ему. Не вслух.

— Доброе утро, — голос сестры сегодня звучал гораздо лучше. Он в принципе звучал, а не скрипел, плакал или чуть слышно шелестел, как вчера.

— Доброе, сестрёнка, — махнул я рукой, садясь рядом. А сам попробовал «потянуться» мыслями к племяннику. Хотя бы какими-то совсем простыми. Что там детям говорят? «Утю-тю-тю-тю»?

Вздрогнули одновременно и он, и Венера. Павлик закрутил головой, будто пытаясь найти источник звука, и зашлёпал губами, вытянув их трубочкой. Повторяя «Тю! Тю!».

— Громко очень. Но для первого раза сгодится, — улыбнулась мне жена Мастера. — Много Яри вложил в мысли, тебя, наверное, и дома услышали бы сейчас.

И тут же досадливо поморщилась. Видимо, поняв, что дома меня слушать некому. У меня и дома-то нет.

— А как определять, сколько Яри и когда требуется? — спросил я, двигая к себе чашку. Судя по запаху — там был кофе, свежий, крепкий и горячий.

— Это как ходить или на велосипеде ездить. Или дышать. Сам понимаешь, когда нужно больше вдохнуть, а когда чуть-чуть. Не знаю, как объяснить, — сочувственно развела она руками.

В это время зашёл Шарукан, с какими-то документами в руках.

— Ну что, давайте знакомиться! — бодро начал он, раскладывая книжечки перед собой.

— Итак, Станислав Пчёлкин, город Вязьма, двадцати восьми лет от роду, — прочитал он, дальнозорко прищурясь, в первой, и протянул её мне.

Я посмотрел на собственную фотографию, ту самую, страшнее которой только её ксерокопия. Не знаю, как профильным специалистам-криминалистам, но мне паспорт показался вполне себе настоящим. Даже подпись была такая же дебильная, как и в моём. Вернее, совершенно идентичная.

Алиса фыркнула. Я поднял на неё глаза и тоже улыбнулся. Она сейчас была очень похожа на батю — он когда смеялся, то так же нос морщил. Я тоже.

— Чего смешного? — исключительно для порядку спросил у сестры.

— Стасик Пчёлкин! Как будто из «Ералаша», — рассмеялась она уже по-настоящему.

— Погоди, сейчас твои почитаем. Будешь Зина Корзинкина, — пробурчал я, но не выдержал и тоже разулыбался.

— Пчёлкина Елизавета, та же Вязьма, но двадцать лет, — красная книжечка, ловко пущенная огромной ладонью, остановилась аккурат возле её рук. А Алиса совершенно по-детски показала мне язык. Ну точно, натуральный «Ералаш».

— Вот права, держи, — мне достался розовый пластиковый прямоугольник с теми же именем и фамилией. Только категорий открыто было три. Как удачно — всегда мечтал научиться на мотоцикле ездить.

— Вот охотничий билет, — коричневая книжечка легла рядом.

— А у меня же не было? — растерянно спросил я Мастера.

— А у Стасика — есть! Что за мужик такой вообще, без охотничьего билета? — даже удивился, кажется, Шарукан. Я на всякий случай не стал спорить, только уточнил:

— И стрелять я не умею.

— Это отец Сергий подучит. Он хоть одно время во Христовом воинстве и состоял, но стреляет отменно. И не только, — при этих словах Мастер сконфуженно шмыгнул носом и потёр левую скулу тыльной стороной ладони. Так. Видимо, местный Хранитель — правша.

Мы разложили бумаги и вернулись к завтраку. Вернее, я вернулся — остальные уже закончили и допивали, кто чай, кто компот из прозрачной бутылочки с соской и двумя ручками по бокам.

Спустились по чистой и светлой лестнице с деревянными, не пластиковыми ещё, перилами, и вышли во двор. Удобно, наверное, жить прямо над работой: шесть пролетов вниз — и привет, трудовые будни. Хотя, памятуя о вчерашнем разговоре, у здешнего Мастера работа была, пожалуй, почти везде в этом городе. И не только.

У меня в руках была сумка с термосом и едой, что передала «на дорожку» Венера. У Алисы — Павлик. За всё утро он ни разу не расплакался, и это обстоятельство, кажется, делало сестру самой счастливой на свете. Я повернулся к Шарукану, планируя поблагодарить, попрощаться и направиться к Форду, что стоял на парковке возле ресторана.

— А вот и конь. Принимай, считай, что махнул не глядя, — и Мастер положил мне в руки брелок с ключами. Один с черной пластиковой головкой, второй — без. Брелоком служил пластиковый прямоугольничек с гербом: золотая пушка меж двух горок ядер. Марку и модель по нему определить было нельзя. Но судя по ключам — что-то классическое, и, хотелось надеяться, неприметное.

Надежды оправдались — на мой вопросительный взгляд седой махнул рукой на заслуженного вида Ниву, что стояла напротив. Удивлённый взгляд круглых глаз, «родные» узкие и зубастые колёса и традиционная, неизменная десятилетиями геометрия кузова. Последние две детали хором сообщили мне, что мой девиз теперь: «тише едешь — дальше будешь».

— Документы под козырьком. Ваше добро всё в багажнике. Ружьё там же, в чехле. Что в бардачке было — там и лежит, только книжек часть назад переложили, — сообщил Мастер. Логично. В Фордовском бардачке можно было, наверное, сменную обувь хранить, а в Ниве — именно что «перчаточный ящик».

— Спасибо, Мастер. Выручил ты нас, — я повернулся к квадратной фигуре, глядя в тёмные глаза потомка кочевого народа. Алиса кивнула, стоя за моим плечом.

— Для того и живём, Странник. Доброй дороги тебе. Отцу Сергию поклон передавай. Коли доведётся ещё встретиться — буду рад. А где найти меня — ты знаешь, — и он указал большим пальцем себе за спину, где вело под землю давешнее «антикрыльцо».

Мы обнялись. Он хлопнул меня по спине так, что, будь у меня смещение в грудном отделе — непременно вправил бы. Алисе приветливо