Дубль два - Олег Дмитриев

хотелось обижать его отказом и недоверием. Как говорила мама: «В гостях воля не своя». А ещё про монастырь и устав, но о них сейчас думать не хотелось совсем.

— Спасибо. Горькая, зараза, как хина, — скривившись, я вернул кружку-крышку седому, что смотрел на меня с разгорающимся интересом.

— Ого, иммунный? То-то я гляжу — больно хорошо выглядишь. А где ты успел хины попробовать, чтоб так уверенно распознать? — казалось, в нём говорил учёный-естествоиспытатель, которому не было дела до всего происходящего, кроме конкретно этого вопроса.

— Нигде не пробовал. В книжке какой-то читал, запомнилось сравнение, — развёл руками я.

— Интересно. Это не хина. Это осиновая кора, — он смотрел на меня, будто чего-то ждал.

А у меня в голове зазвучал голос замечательного Леонида Филатова с предсказуемым: «Съешь осиновой коры — И взбодрисся до поры: / Чай не химия какая, — Чай природные дары!».

— Стало быть не врал классик про полезный минерал, — согласно кивнул я.

— Венера, глянь — иммунный, воспитанный, начитанный Странник! — довольно воскликнул седой.

— Виталий предупреждал, что надо ждать сюрпризов, Шарукан, — с улыбкой ответила женщина, что теперь помогала Алисе сесть на столе.

— Ну-ка, — странный слесарь со странным именем отошёл снова к стойке и вернулся с пластиковой запаянной «системой» для капельницы, точно такой же, какими нас снабдила в дорогу баба Рая.

Пыл естествоиспытателя в его чёрных глазах не утихал. Он достал трубку, отхватил кусок сантиметров двадцать старинным ножом с тёмным лезвием, покрытым узорами булатного вида. Один конец опустил в термос, что стоял открытым, а второй зажал пальцем. Прозрачный пластик диаметром в пять миллиметров в его лапище смотрелся еле заметной волосинкой. Трубочка вытянулась из ёмкости, пальца на три-четыре заполненная жидкостью. Моих. Если мерить Шарукановыми — где-то полтора-два.

— Не бойся, дочка, — прогудел он Алисе, что дёрнулась было навстречу, когда Мастер подошёл к ней.

Он погладил Павлика по голове, от чего тот будто замер, прислушиваясь к новым ощущениям. И осторожно пристроил трубочку тому в угол приоткрытого рта. Уровень жидкости в три приёма упал до самых губ. Но ни рёва, ни плевков, ни даже гримасы непередаваемого детского отвращения, как, например, от тёртой варёной брокколи, не последовало. Будто воды или молока попил. Героический парень — меня до сих пор, кажется, передёргивало.

— День сюрпризов, Венера. А этот и иммунный, и с Древом как-то связан. Теперь ясно, почему жив до сих пор. Ты? — Шарукан повернулся ко мне, кивнув на младенца.

— Да. Само как-то получилось, — ответил я, вспомнив, что действовал словно по наитию.

— Само ничего никогда не получается, Странник, — неожиданно серьёзно возразил Мастер. И продолжил тем же тоном, — женщину с ребёнком здесь оставь. Тут наверху как раз апартаменты свободные есть. Не волнуйся за них — мои дочери присмотрят, помогут. А мы пойдём, пройдёмся, пока ещё не совсем стемнело, покушаем, поговорим без спешки. Ты многое хочешь узнать, а мне есть, что рассказать тебе.

Глава 13

Истории, теории и практики

На улице почти стемнело. Ветерок шевелил ветви стоявшей напротив ёлки, что была выше соседней пятиэтажки. Стало ощутимо свежее — не прохладно, а именно свежо: дышалось свободнее, легче. Или это из-за того, что я больше не летел, наплевав на знаки и светофоры, по чужому городу, и за спиной у меня не умирали сестра и племянник?

Форд стоял там, где и был брошен при поспешном, экстренном, я бы сказал, десантировании. Торча правым передним углом морды в кустах. С приоткрытой задней правой дверью. Но и колёса, и барахло внутри были, вроде бы, на своих местах. Хороший район тут, тихий. Там, где была квартира, что мы купили с бывшей, в машине к этому времени не осталось бы, наверное, даже сидений. Если бы осталась она сама целиком.

— Переставить бы, нехорошо стоит, — по достоинству оценил мастерство моей парковки Мастер, — нам как раз до кафе надо. Пешком тут метров двести. Ну, объедем, не страшно.

И уверенно сел на переднее сидение, отчего Форд только вздохнул и будто прижался к земле, сразу заметно потеряв в дорожном просвете. Я обошёл машину, сел и запустил двигатель.

— Окна открывай. Заразы у тебя тут полно. Третий ранг работал, не меньше. Тем, кто слабее, столько спор не захватить. Ты продолжаешь удивлять, Странник. Не обманул Виталька. Эй, чего делаешь-то⁈ Руля выверни — бампер оторвёшь! — воскликнул он вдруг.

Я молча выкрутил руль вправо, чтобы съехать с бордюра осторожнее, не оставив на нём половину морды. Не подумал, точно.

Седой Мастер молча тыкал пальцем, куда именно нужно было поворачивать, разуверившись, видимо, в моих умственных способностях. Мы выехали на Советскую, повернули налево, пропустив автобус, бело-зелёный ЛиАЗ, облепленный какой-то пыльной рекламой. Подождали, пока он высадит и заберёт пассажиров на остановке. Ни он, ни мы теперь никуда не торопились. Было время прочитать даже название на павильоне: «Редакция газеты 'Брянский рабочий». Проехали за решительно никуда не спешившим автобусом вдоль каких-то спортплощадок или стадиона с правой стороны, который сменился аккуратным симпатичным сквериком, где каждое дерево стояло в нарядном белом сапоге, выкрашенное извёсткой на одной высоте, по-военному. С левой стороны показался очередной «Магнит», облицованный глянцевыми бежевыми керамогранитными плитками. Шарукан махнул влево, а на мой вопросительный взгляд по поводу знака «движение запрещено», белого кружка с красным кантиком, только нетерпеливо повторил жест. Я пожал плечами и поехал — ему явно виднее, я тут вообще в первый раз. На следующем перекрёстке тоже свернули налево.

— Вон там вставай, — слова прозвучали неожиданно, я чуть не вздрогнул. Отвлёкся, разглядывая новый для себя город, где чередовались двух- и пятиэтажные здания, а высокие, новые, казалось, были где-то далеко. Поэтому первая попавшаяся пятнадцатитажка зачаровала, как будто я только что из лесу выбрался.

Место, куда указал Мастер, оказалось парковкой возле странной постройки. Между двух острых углов фасада, выходящих на улицу, над полукруглым крыльцом висела вверх ногами половина стеклянной воронки. Или конуса. Короче, какой-то остроконечный стеклянный колпак, уходивший в небо, светился изнутри. За ним сидели люди, и свободных столов, кажется, не было. На парковке нашлось одно место как раз за столбом — там я Форда и остановил.

По лестнице поднимался за Шаруканом. Тот шёл, будто к себе домой, лёгкой и вальяжной походкой. Кривоватые мощные ноги несли его кубическое