Дубль два - Олег Дмитриев

спокойно проговорил я, проходя мимо в сторону, видимо, багажа. Который состоял из трёх сумок. Точнее, из одной пухлой хозяйственной сумки и двух наволочек с завязанными уголками.

— Я ему последние три месяца не для того капельницы ставлю, чтоб какой-то ухарь его в дороге ухайдакал! — бабка сложила руки на груди, став ещё монументальнее.

— Баба Рая, — начала было Алиса, но как начала — так и закончила сразу же.

— Я давно баба Рая, своих детей вырастила, их детей вырастила, и всю жизнь больных выхаживала! И если я говорю — помрёт, то помрёт, как пить дать! Не довезёшь ты его до Брянска!

Я рассматривал шумную гостью так, как вряд ли стал бы раньше глядеть на незнакомого человека: пристально, внимательно, переводя взгляд с глаз на грудь и обратно. Её торчащие локти не мешали мне заметить, что пятен в бабке не было. Уже хорошо. Как и то, что я научился, кажется, почти на автомате определять их в собеседниках.

— А ты откуда взялся такой? Стоит тут, глазами искрит мне! — у родителей тоже была похожая соседка. Поговаривали, что она заболтала едва ли не до обморока двух депутатов, несколько продавцов пылесосов и раздатчиков религиозно-просветительской литературы. Причём, последних потом тёплыми сдала с рук на руки участковому.

— Откуда и все остальные, баб Рай, если в подробности не вдаваться, — странно, раньше я таким панибратством с незнакомыми людьми не отличался. Хотя, раньше я вообще мало чем отличался.

— А если конкретизировать? Внучок нашёлся, — бабка смотрела уже с интересом, и степень скандальности в напористом голосе, кажется, начала снижаться. И слова вон начала более сложные употреблять.

— А если конкретизировать, то я брат Алисы, меня зовут Ярослав. Приятно познакомится, — руку тянуть не стал.

— Павлов сын, что ли? Никак, заскучал он по дочке на старости лет? — она изогнула бровь, тонкую и крашеную в радикально чёрный, по старой моде.

— Отец умер в начале лета, — мой ответ уронил её бровь обратно. И тут же обе они чуть приподнялись грустным «домиком». Алиса, сидевшая на диване с Павликом на руках, ахнула, побледнев и забыв закрыть рот. А глаза начали снова наполняться слезами.

— Прости. Не знала. Царствие небесное рабу Божьему. К мамке сестру везти собрался?

— Мама умерла через три недели после отца, — впервые эти слова я произнёс без дрожи внутри, без спазма в горле.

— Прости, сынок… Как же так-то… Ай-яй-яй, беда-то какая, — бабка либо окончила театральный с отличием, либо и вправду переживала. — И куда ж вы теперь?

— Ко мне поедем, — быстро ответил я. Раскрывать маршрут тому, кого видел первый раз в жизни, я не планировал. Не стал ждать, пока Алиса вспомнит про Осиновые Дворики. Хотя её я видел второй раз в жизни. Впрочем, судя по судорожному дыханию и слезам, что лились ручьём, ей было не до логистики.

— Хворает Павлик-то. Сильно. С лёгкими что-то, но на туберкулёз пробы отрицательные все. Я педиатр, с детства за ним смотрю. А как Лиска сюда перебралась, в этот дом, почитай, каждый день наблюдаю. Соберу вам лекарств в дорогу. Уколы-то умеешь ставить?

— Ставят капельницы, клизмы и в угол. Уколы делают, — вспомнил я нравоучение фельдшера скорой помощи, который приезжал, когда маме было плохо.

— Гляди-ка, подкованный, — удивилась баба Рая. — Может, и основное правило внутримышечных инъекций знаешь?

— Конечно. Главное — помнить, что попа не твоя, — улыбнулся я. И ещё раз поблагодарил того самого фельдшера, уставшего дядьку в возрасте, что, пожалуй, своим уверенным видом и немудрёными шутками тогда помог больше, чем все его лекарства. Этим знанием тоже поделился он.

— Молодец! Лиска, вроде, вещи сложила. Обожди чуть, я сейчас, я выше этажом живу, — женщина порывисто, по-врачебному, направилась прямо на меня. Сообразив, что так и стою на её пути к дверям, я отшагнул в сторону. Она вылетела, забыв прикрыть входную дверь.

— Это… правда? — с паузой спросила Алиса.

Я просто сел рядом на вздохнувший диван и снова обнял её за плечи. Павлик чмокал соской, глаза у него слипались. На лбу и щеке качались в такт движениям две крупных капли — слёзы. Но уже не его — мамины.

Баба Рая и впрямь обернулась, как молодая — сестра ещё прикладывала платок к глазам, а докторица уже вываливала на меня ворох жизненно важной информации по тому, как вводить глюкозу, как эуфиллин, как правильно ингалировать младенцев. Я старательно запоминал. Мало ли.

Попрощались с ней, как с родной, обнявшись и присев на дорожку, как водится. Одну наволочку и пакет из «Магнита», наполненный лекарствами, шприцами и системами для капельницы, она донесла до машины, положив в багажник, оценив его размеры с явным уважением. С двумя сложенными задними сидениями третьего ряда он и вправду внушал. Алиса уселась на задний диван, положив рядом сумку с чем-то, видимо, первой необходимости. Я пристегнул её ремнём, неловко протиснувшись между передним пассажирским креслом и Павликом, который так и не просыпался.

Когда Форд выезжал на улицу, что вела вдоль ЦУМа к выезду из посёлка, судя по навигатору, на котором я сразу же выключил звуки, баба Рая, едва заметная во мраке двора, крестила нас вслед.

Постов и кордонов на выезде не было. По двухполосной дороге в густом лесу, где вечер казался гораздо более поздним, чем был на самом деле, выбрались на шоссе, откуда на большой развязке по указателям и навигатору, свернули направо, на Карачевское шоссе. Форд набрал скорость, а я закрыл окно, что до этого было приоткрыто. Алиса на мой, заданный шёпотом вопрос, не дуло ли им там, отрицательно покачала головой. На трассе ветерок явно был сильнее.

Кашлять начали одновременно и она, и Павлик. А я понял, почему мы смогли так спокойно покинуть город. Не знаю — как, но в салоне оказалось полно чёрных спор, которые, как только их перестало выдувать сквозняком, начали садиться на мать с сыном. И Пятно в Алисе потянулось к ним навстречу, будто радуясь подкреплению. Ребёнок кашлял, будто просто чем-то подавился или неправильно сглотнул. Сестра, хоть и крепилась, видимо, до последнего, начала на въезде в город заходиться так, что я испугался. Найти родню и потерять её в тот же самый день — это уж слишком.

Очень повезло, что под вечер не было пробок,