Дубль два - Олег Дмитриев

ей с этого положения вряд ли был хороший обзор. Но это явно оказалось к лучшему — я бы в некоторых моментах и сам с удовольствием зажмурился бы. А ещё лучше — вышел. Зато у Павлика получилось что-то вроде капсулы из рук, ног и тела матери, что защищали его со всех сторон от твёрдых поверхностей Нивы, которые точно решили сегодня всех нас покалечить.

Нива скакала так, будто была заправлена ракетным топливом, адски крепким кофе, убойным алкоголем или чем-то ещё более динамичным. Будучи при этом матёрым быком Эль Торро Браво, звездой родео, которого обходили, опасливо крестясь, самые отбитые ковбои. Что отплясывал под зажигательные латиноамериканские мелодии и ритмы, африканские танцы, лезгинку и что-то из раннего клубного, крайне ритмичного. Сидеть внутри при этом было, мягко говоря, некомфортно.

Руль будто не мог определиться, чего ему хотелось сильнее — вырваться из рук и отправится в свободный полёт или выбить мне зубы. Сиденье то пропадало куда-то, то пинало в спину, будто взбесившаяся лошадь. Капот то исчезал, то перекрывал весь обзор, как нос корабля в сильнейший шторм. Опыт был, конечно, неожиданным, но интересным. Повторять его не хотелось бы, конечно.

Чудом прорвавшись сквозь деревья, в просвет между которыми, наверное, раньше побоялся зарулить и на велосипеде, ударил обеими ногами в тормоз и сцепление. Дикая повозка, сорвав полосы мха, остановилась на самом краю ручья, радостно вздохнув. И от того, что скачка закончилась, и от того, что вмазать мне по лбу рулём напоследок всё же получилось.

Я выскочил наружу, едва не свалившись, потому что тут же запутался ногами в каких-то кустах. Судя по ним — они ехали за нами от самого съезда с дороги, собирая за собой по пути всю растительность, недостаточно крепко державшуюся за грунт. Алиса пыталась выйти со своей стороны. Отчаянно, но предсказуемо безрезультатно дёргая ручку стеклоподъемника. В распахнутую мной дверцу они буквально выпали мне прямо на руки. Рожица Павлика излучала дикий восторг — ему поездка явно понравилась больше всех остальных.

Мысль о том, чтобы забрать из багажника барахло, отмёл сразу. Судя по слабевшему с каждой минутой голосу в голове, было совсем не до этого. Держа сестру за руку, рванул вдоль ручейка, будто вспоминая эти места. Где ни разу до сих пор не был. Тут коварный корень сосны во мху — надо перепрыгнуть. Тут кочка с камнем, что таится под слоем мха — перешагнуть. Алиса повторяла за мной каждое движение, не отставая, хоть и дышала так, что было понятно: экстремальные марш-броски по пересечёнке с радостно вопящим отягощением в руках — не её конёк.

Ствол сосны, соединявший берега ручья, который в этом месте был метра два с лишним шириной, нашёлся через несколько минут. Перелетели на другой берег мы так, словно не заметили полосы воды под ногами и того, что наш природный мостик основательно так покачивался. Павлик практически хохотал — ему было здорово, классно и интересно.

Не снижая скорости, побежали дальше. Чтобы через пару минут упереться в плетень, тот самый, что показывали нам чуть раньше. Ветви и тонкие стволы деревьев образовывали глухую стену, через которую было ни посмотреть, ни перелезть. При этом каждая веточка была живая, с листвой. Кажется, что лес сам берёг своё сердце от незваных гостей. Вот только нас звали и явно ждали. Потому что вышли мы точно к таким же «воротам», которые сдвигал Алексеич, когда привёл меня к себе в гости.

Я просунул руки в сплошную зелёную стену, нащупал какую-то сравнительно толстую и крепкую палку, и попробовал приподнять створку. Снизу раздался еле слышный звук рвущейся травы. Видимо, этой «дверью» давно не пользовались.

Закрыв ворота за нами, я обернулся и вслед за Алисой осмотрел территорию участка. От дома дяди Мити увиденное почти ничем не отличалось. Но только с точки зрения схематичной застройки. В том же месте — домик на два окна. Там же, где и у старого лесника — баня, низкая, из почерневших брёвен. Заросшая травой по самую крышу. Колодец-«журавль». Покосившийся ветхий парничок, из-под плёнки которого во многих местах тянули к солнцу побеги какие-то растения. Не похожие на культурные, что обычно сажают в теплицах. И амбар. С наглухо закрытой изнутри дверью.

— Только ты один. Мы подождём, — прозвучало-«осозналось» в голове.

— Так, задача номер «раз», — сказал я Алисе, едва унялось заполошное с бега дыхание. Она снова вздрогнула. Ну да, батя обычно начинал обозначать фронт работ именно этой фразой.

— Осмотреть дом, навести порядок. Справишься?

— Да. Только я одна боюсь заходить, — ответила она. Логично, я бы на её месте тоже не рвался в чужую избу с мутными тёмными стёклами и дверью, висевшей, кажется, на одной петле.

— Айда! — я пошёл первым. Ну а как ещё?

Внутри дом был точно таким же, с крытым двором, с совершенно аналогичной планировкой. Только жутко запущенный. Воды в рукомойнике не было. Печку, судя по всему, не белили несколько лет. И когда топили последний раз — я бы не рискнул догадываться. Посреди кухни лежала на боку табуретка. Рядом с ней — обычная эмалированная кружка. Вокруг неё и в ней — чаинки. Давно засохшие.

Из горшков в кухне и горнице свешивали жёлтые сухие листья и ветки какие-то комнатные цветы. Я из них знал только столетник и спатифиллум, который ещё называли «женское счастье». В бабушкиной квартире, где после ремонта мы жили с бывшей, он колосился так, что Катя всегда самодовольно улыбалась, проходя мимо. Я этим едва ли не гордился, приписывая её счастье в свои заслуги. Дурак. То, что свисало из горшков здесь, не было ни столетником, ни «счастьем». Возле кровати стоял какой-то таз с неприятными, давно засохшими остатками не хотелось даже думать чего именно.

В комнатку слева, такую же, в какой я ночевал у дяди Мити, дверной проём закрывали шторки. Вместо смородины на них были вишни, крупные, спелые, почти чёрные. Ткань я сдвигал с опаской, проследив, чтобы Алиса не смотрела. Она как раз на кухне что-то разглядывала, не трогая, впрочем, руками. Молодец.

Комнатёнка была пуста. Отлегло. Вот только мумии отца Сергия мне тут и не хватало, конечно. С потолка так же, как и у Алексеича, свисали веники сушёных трав. Судя по цвету — висели они тут не первый год. И не второй.

Вернувшись в горницу, я поднял с пола таз, а от печки захватил два ведра.

— Я сейчас, воды наберу,