Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

Которых нет.

Нет. Нет. Нет.

Вначале она пыталась говорить вслух сама с собой, но этооказалось еще хуже, потому что жалобные, хриплые звуки, которые издавало еегорло, увязали в тишине, пропадали в ней. И еще становилось очень жалко себя,несчастную, оказавшуюся «на грани безумия», как она сама иногда писала в своихдетективах.

— Ты не бойся, — шептала она себе, и от шепота, тишины итемноты слезы наворачивались на глаза, начинали потихоньку капать, стекать, ауж потом литься ручьем. Слезы попадали на губы и катились с подбородка,попадали на руки. Мелиссе они казались очень горячими. Ей даже странно было,что слезы такие горячие, как кипяток.

— Ты не бойся, — шептала она и гладила себя по коленке, — мычто-нибудь придумаем!..

«Мы» — это как бы та Мелисса, которая снаружи, подбадривалату Мелиссу, которая внутри.

«Мы» — в этом была надежда, которая вдруг вспыхивала оченьярко, прогорала, как спичка, и все вокруг снова погружалось во мрак.

Чирк, вспышка, жаркий и живой огонь, — меня будут искать инайдут! Меня увезли от гостиницы среди бела дня, меня все видели, а у нашегоиздательства есть служба безопасности, которая меня выручит!

Огонь слабеет, умирает, гаснет — я останусь тут навсегда! Онже ненормальный, тот тип, что меня похитил! Господи, он совершенноненормальный, и хуже всего, что он так ни разу и не появился. Он приволок менясюда и исчез, и с тех пор ни разу не появлялся!

И снова вспышка, и снова как будто озарение — Васька не дастмне пропасть, и Лера не даст, они уже наверняка знают, сколько времени прошло,день, час, неделя!.. Это я сижу тут в темноте и ничего не знаю, а они навернякаменя уже ищут и обязательно найдут! Лера — и чтобы не нашла?! Такого не можетбыть, просто не может быть, и все тут!

И снова умирание, чернота — она никогда, никогда отсюда невыберется! Она не помнит даже, сколько они ехали, может, день или два! И незнает, сколько времени она здесь сидит.

Часов не было. Васька подарил ей в прошлом году оченьдорогие, и она «жалела их носить». Он ругался и подкладывал часы ей на столикперед зеркалом, и она надевала, но все время помнила о них, поднимала манжету,проверяла, на месте ли, и заодно смотрела время, как пятиклассник, которыйникак не может дождаться, когда кончится ненавистное природоведение!

Очухавшись от беспамятства. Мелисса некоторое время не моглапонять, где она и что с ней, и вдруг подумала, что умерла и ее похоронилизаживо, как Николая Васильевича Гоголя, согласно известной легенде.

И тогда, зажмурившись в абсолютном мраке, чувствуя, чтотемень давит ей на глаза, на переносицу, на череп, она вскочила — сильно закружиласьголова, так что пришлось взяться за нее двумя руками. Но это простое движениеубедило ее, что она не в могиле, что она жива!

Мелисса долго сидела, держась за голову, а потом попробовалавстать.

Руки и ноги целы, точно целы, и даже слушаются, вот только вголове звон и во рту сухо. Сухо и как-то очень неудобно. Неудобно от того, чтоязык разбух и не умещался на своем привычном месте, цеплялся за зубы, ихотелось откусить от него хоть часть, чтобы ой стал немного поменьше.

Тут Мелисса поняла, что непременно умрет от жажды. Сухо былоне только во рту, но и в глотке, и, кажется, в желудке тоже сухо. Так сухо, чтостенки прилипли друг к другу, и только большой глоток воды спасет ее, разлепитссохшиеся внутренности. Чем больше она думала о воде, тем невыносимей хотелосьпить, и язык разбухал все больше, и она вдруг задышала ртом — от страха, чтозадохнется, ее разбухший язык не пропустит в легкие ни глотка воздуха.

Темнота была абсолютной, как бывает, наверное, в могиле, иникто из живых не должен видеть такую темень, ибо она предназначена только длямертвых!..

Вот тогда Мелисса заплакала в первый раз, и эти слезы вдругпомогли ей. Слезы вымыли сухость изо рта и горла, стекли в слипшийся желудок, иязык уменьшился в размерах, и она стала длинно и глубоко дышать носом, стараясьнадышаться впрок и понимая, что это невозможно.

Потом она нашла воду. В полной темноте она шарила руками инашарила что-то плоское и с острыми углами, кажется, грубо сколоченный стол,или, может, козлы, которыми пользуются деревенские плотники, когда рубанкомсгоняют душистую завитую стружку к краю длинной и звонкой сосновой доски.

Как бы ей хотелось сию же секунду стать деревен скимплотником, чтобы в просторном сарае, где пахнет сеном и деревом, стоялисамодельные козлы, а вдоль стены были навалены смолистые доски, а она водила бырубанком по желтой древесине, щурилась на утреннее солнце, которое вваливаетсяв распахнутые щелястые двери, слушала, как под крышей, попискивая, возитсякакая-то птаха!

Она шарила руками. Кажется, там было очень пыльно, и впалец, почти под ноготь, воткнулась щепка. Дальше — она нащупала, наваливаясьна доски животом, — была стена, тоже деревянная. В этот момент что-то свалилосьна пол, глухо стукнулось и покатилось, Мелисса слышала, как оно катилось и,похоже, булькало.

Это бульканье заставило ее сглотнуть слюну, которой не былово рту, только язык, как ржавая терка, прошелся по изнемогшему нёбу. Онаповернулась на звук, вытягивая шею и едва дыша. В полной темноте она проворноопустилась на колени и поползла в ту сторону, куда укатилось то, что такволшебно булькало. Так волшебно и так похоже на воду. Лбом она стукнулась обочто-то непонятное, повернула и снова зашарила руками, и нашарила!

В пластмассовой бутылке была вода, примерно половинаемкости, и Мелисса жадно выпила ее всю до капельки, и потом еще высосалаостатки, и, тяжело дыша, утерла рот.

Какое-то время она еще проживет. Не умрет от жажды. Незадохнется от распухшего языка.

Сидя на полу посреди тьмы, она снова заревела, и ревеладолго, в голос. Проревевшись, она крепко вытерла лицо ладонями, доползла докровати — она точно знала, что это кровать, потому что слышала, как трясласьхолодная пружинистая сетка под волглым матрасом, уселась и стала думать.

У нее долго это не получалось — думать, — и приходилось всевремя возвращаться из мрака. Усилием воли возвращаться.

«Значит, так.

Меня похитили. Прямо от гостиницы, среди бела дня. Как вкино. Какой-то человек позвонил и сказал, что меня ждут на съемках в павильонена улице Чапыгина и сейчас за мной приедет машина. Потом тот же голос позвонили сказал, что машина приехала».

Тут начиналось ужасное, и Мелисса еще немного поплакала,чтобы дать себе отдохнуть.

Она села в эту машину, маленькую и страшненькую, совершеннони о чем не раздумывая, потому что звонивший ей человек говорил все «правильно»— он правильно назвал передачу, в которой ей предстояло сниматься, правильноназвал улицу, где должны были проходить съемки, — сто раз Васька возил ее наЧаплыгина, — и вообще говорил какие-то правильные слова и называл ее Людмилой,а не Мелиссой. Так ее называли только «свои».