Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

Ну и что? Какое это имеет значение?!

Почти ничего не имеет значения, когда рядом его мулатка, покоторой он так соскучился за полтора дня, о которой мечтал, засыпая в поезде, ипросыпался, плохо соображая, где он, что с ним и почему ее нет рядом!

Торжественный солнечный свет, как в актовом школьном зале,заливал кухню, и было очень тихо в старом сталинском доме с толстыми глухимистенами, и только свое дыхание слышал Константинов, свое и мулатки, которая понепонятной причине в данный момент принадлежала лично ему, только ему и большеникому.

Они спали вместе уже больше года, и, словно попавший взависимость, Константинов с каждым разом хотел ее все больше и больше. Теперьон совершенно точно знал, что привычка, убивающая влечение, — вранье.

Нет никакой привычки.

Он ничего не знал о женщине, которая оказалась рядом с ним,в самый первый раз. Не знал, и от незнания, торопливости, горячки все времяпутался, ошибался, пыжился и старался. Теперь, спустя время, кое-что он ужезнал о ней, но все еще так мало, мало!.. Это знание как будто давало ему шансвсе «сделать правильно» — так, чтобы дыхание останавливалось!.. Оно иостанавливалось.

А когда возобновлялось, он успокаивался и получал короткуюпередышку, иногда всего на несколько часов, до вечера, чтобы вечерам опять всеначалось сначала!..

Кухонный стол, прочный, солидный, деревянный кухонный стол,поехал по плитке пола и остановился, упершись в плиту, когда Константиновпристроил на него свою мулатку, и что-то задребезжало в недрах этой самойплиты, когда он стал двигаться, и, кажется, что-то откуда-то упало, но ему былонаплевать на все. Он видел перед собой, очень близко, кожу, как будто чутьпобледневшую под шоколадной смуглостью, и губы цвета спелой испанской вишни, ипонимал только одно — она принадлежит ему.

Вот сейчас, вот в это мгновение, в этой точке времени ипространства, на кухне, залитой майским солнцем. Она моя, моя, моя, я захватили поработил ее, я ее единственный слуга и хозяин, и каждое движение приближаетменя к победе над миром. Только я, только она, только сейчас, сейчас, сейчас!..Все исчезнет и перевернется, и останемся только я и она, и еще этот свет,которого так много, и больше — нельзя, нельзя, нельзя!..

И в этот момент все рухнуло и обвалилось.

Какое-то время грохотало, рвалось и сыпалось, а потомКонстантинов вдруг начал осознавать себя — среди собственной кухни, странновидоизменившейся за несколько секунд, и со своей мулаткой, которая улыбаласьему в лицо.

— Что ты со мной делаешь! — выговорил он, мрачно глядя ей вглаза.

— Я с тобой ничего не делаю, — она засмеялась довольным иочень женским смехом. — Это ты со мной все время что-то делаешь, да еще вовсяких неподходящих местах!

— Места все подходящие! — возразил Константинов, потянул иподнял ее со стола. — А… Ты же во что-то была одета? Или нет?

— Была! — призналась мулатка, полезла на плиту и сняла с неехалатик с кистями и шелковыми шнурками. Нацепила и завязала шнурки. — Вотименно в это я и была одета, только ты, как обычно, ничего не заметил!

— Мне некогда было, — признался Константинов, — я давно тебяне видел. Тридцать шесть часов.

— Ты бы штаны надел, — посоветовала Тамила Гудкова, редакторженской рубрики, — а то вдруг я начну к тебе приставать!

— Валяй, — разрешил Константинов, но послушно отправилсяискать штаны.

Она никогда к нему не «приставала». Секс всегда начинался снего, он атаковал решительно и быстро, и иногда ему казалось, что онасоглашается только потому, что не успевает отказать или из чистого любопытства— что-то он выкинет на этот раз!

Думая такие думы, Константинов чувствовал себяотвратительно.

— Саша! Кофе!

— Он давно холодный, — пробормотал сам себе под нос,застегивая джинсы.

— Я уже сварила новый!

Он вышел на кухню — попытка номер два! — с деловым видомпосмотрел по сторонам, обнаружил беспорядок, свидетельствовавший о его недавнембезумии, нахмурился и отодвинул от плиты тяжелый итальянский деревянный стол.Поднял с плитки плетенку для хлеба, некоторое время раздумывал, что именно сней сделать, и зачем-то положил в раковину. Тамила достала ее из раковины,сунула на место и поставила на стол кружку с кофе.

— Омлет или яичницу?

Константинов подумал.

— Яичницу. С чем-нибудь. С сосиской, или что там у нас есть?

— У вас ничего нет, — язвительно сообщила Тамила. — Но япривезла грудинку.

В халатике с кистями и шелковыми шнурками она возилась уплиты и засмеялась, когда лопаточка вдруг выпала у нее из руки.

— Домовой толкается, — сообщила она Константинову, — значит,сегодня будут хлопоты.

В том, что она говорила и делала, была какая-то уютная имирная обыденность, счастье повседневности, как в детстве, когда его,маленького, сдавали бабушке и каждый день повторялось одно и то же.

С утра они шли гулять на бульвар, и бабушка несла бумажныйпакет, в котором у нее была черствая булка. На бульваре они кормили толстыхголубей, крошили булку на лавочку и на ровный, утоптанный снег. Голубислетались, хлопали крыльями, ворковали, совались, чтобы ухватить кусокпобольше, и Константинову это очень нравилось. Потом на саночках они ехали нагорку, и он, пыхтя, затаскивал санки наверх, а затем съезжал по ледяной дорожкетуда, где стояла бабушка. Когда он ехал, она всегда махала ему рукой и делалабольшие глаза — как бы ужасалась, что он едет так быстро. Накатавшись, онизаходили в булочную на углу, и бабушка покупала батон за двадцать две копейки икалач, который Константинов очень любил. С калачом и батоном, замерзшие,накатавшиеся, они шли домой и жарили котлеты. Почему-то всегда котлеты, или,может, он просто так запомнил?.. Котлеты были ровные, кругленькие, масло насковородке шипело, и брызгалось, и стреляло, и пахло упоительно, а к чаю былкалач с маслом и вареньем, и ничего вкуснее невозможно было придумать! Послеобеда бабушка укладывалась полежать — всегда с одной и той же газетой подназванием «Комсомольская правда», а он, сытый и нагулявшийся, приваливался кней под бок. Он никогда не засыпал — он же взрослый, не станет же он спатьпосле обеда! — но все-таки иногда задремывал, слушая, как шуршат страницы ибабушка что-то время от времени ворчит себе под нос.

Тамила Гудкова, мулатка, красавица и вообще деловая женщина,иногда вдруг вызывала в нем те же самые чувства — как будто бабушка читает, аон мирно посапывает рядом, и так будет всегда, — и от этого становилось немногострашно.

— Тебе с хлебом?..

— Что?