Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

Так продолжалось до того самого дня, когда на совещании онувидел свою «мулатку, просто прохожую», и жизнь перевернулась.

Никогда он в такое не верил, и не поверил бы никогда, неслучись оно с ним самим. Трогательные love story казались ему пошлымивыдумками, в книгах он такие места пропускал, не читая, а кассету с кинофильмом«Осень в Нью-Йорке», которую ему подарила тогдашняя подруга жизни, досмотрелровно до того места, где стало понятно, к чему склоняется все дело. На этомместе он зевнул, лязгнул челюстями, кассету засунул в мусорное ведро иотправился спать, перебирая в голове завтрашние дела.

«Мулатка, просто прохожая», казавшаяся ему воплощениембожества в женском обличье, все изменила.

Константинов в нее влюбился, кажется, с первой минутызнакомства, как будто заболел. Он и переживал влюбленность, как болезнь, — унего горела голова, ныло сердце, он не мог за компьютером сидеть, если не виделее рядом!.. Его тогда чуть с работы не поперли, потому что креативный директорвдруг утратил всю свою креативность и только тупо смотрел в монитор, на которомизвивались и складывались разнообразные фигурки — цветные спирали и кольца. Ноему стало наплевать на карьеру. Если бы его уволили, он вряд ли бы это заметил.

— Что с тобой? — спрашивала озабоченная Любанова. — Тебелечиться надо, Саня! Смотри вон, вся рожа желтая! Ты не запил, часом?

С Любановой у него были дружеские отношения, в любую минутуготовые перерасти в романтические, —так невзрачный кактус раз в годураспускается одним волшебным цветком. Так ему и представлялись эти самыевозможные романтические отношения с Лерой — кактус, а на нем цветок.

Они бы и переросли, если бы не… новый редактор рубрики«Business-леди»!

У него и вправду стала «рожа желтая», и, разговаривая сначальством, он все время морщился, как от сильной зубной боли, если не могперевести разговор на Гудкову и ее отдел, а это не всегда удавалось, ибо вредакции «Власть и Деньги» существовала тьма отделов и десяток подразделений, и« Business —леди» не была среди них самой главной.

Какое-то время Константинов был просто влюблен, как олух изромана «Цветок в пустыне» или кинофильма «Осень в Нью-Йорке».

Тамила Гудкова почему-то принимала его ухаживания, которые иухаживаниями-то нельзя было назвать и над которыми потешалась вся редакция, —он носил ей глупые букеты, купленные возле метро, и маялся на лестнице,выжидая, когда она пойдет обедать, чтобы пойти с ней, и еще раза два пригласилее в кино, и она пошла!..

Потом он понял, что больше не влюблен.

Они разговаривали долгие разговоры и все никак не моглирасстаться, часами просиживая в машине возде ее дома, куда он привозил Тамилупосле кино. Они разговаривали долгие разговоры по телефону, а звонил онпримерно раз по пятнадцать в день. Они разговаривали в кафе, разговаривали подлипами на Чистопрудном бульваре, разговаривали на выставке модного художника,куда его отвела она.

Результатом всех разговоров явилось то, что Константиновсовершенно отчетливо осознал, что… любит, а любовь гораздо хуже, чемвлюбленность, гораздо опаснее!..

Тамила Гудкова приобрела над ним неслыханную власть. Будучичеловеком творческим, эту самую власть он представлял себе как минное поле,которое нужно пройти, ни разу не оступившись, а карта у нее, у него нет карты.Он не может ни оступиться, ни оторваться, ни отстать, ни уйти вперед — простопотому, что идти нужно только за ней, след в след, иначе смерть и кровавыеобрывки плоти, только что бывшие человеческим существом, то есть Константиновым.

Странное дело, но она почему-то его не прогоняла.

Он только очень злился, когда она говорила нараспев:

— Сашка, я очень тебя люблю!..

Уж он-то, Александр Константинов, совершенно точно знал, чтонельзя любить «очень»! Ну никак нельзя!..

Или любить, или не любить, какое там «очень»!.. Разве можетбыть «очень», когда даже представить себе невозможно, что существует какая-тожизнь, в которой нет… ее. Ну, вот хотя бы просто теоретически представить себетакую жизнь он никак не мог.

Что это за «очень», если он долго силился понять, что именноон делал, когда рядом не было ее, «мулатки, просто прохожей», как он жил, зачеми для кого он жил?! Какое такое «очень», когда просто мысль о том, что ей можетбыть плохо, больно или страшно, приводила его в неистовство?!

Она прибежала к нему, когда ей стало больно и страшно, иКонстантинов готов был сию же минуту улететь на Альдебаран, основать тамколонию и наконец начать-таки выращивать яблони, если бы это понадобилосьТамиле Гудковой!

Куда там «Цветку в пустыне» и «Осени в Нью-Йорке»!

Константинов повздыхал, стянул рубаху, совершенно мокрую наспине, зашвырнул ее в корзину для белья, ногой поддал рюкзак куда-то в сторонугардероба и отправился в душ.

Когда он вышел на кухню. Тамила сидела за столом, курила икачала ногой. Завидев голого Константинова, она вскочила, подбежала и сильно кнему прижалась.

Он ничего не мог с собой поделать, но в ее любовь он верил…не очень.

Очень, не очень — глупые, ненужные слова!..

Или есть, или нет, какое там «не очень»!

В ее любовь Константинов не верил. То есть он заставлял себяверить, потому что без веры все утрачивало смысл, и все-таки не верил.

Она обнимала его изо всех сил, так что руками он чувствовалее ребрышки наперечет, как у ребенка или воробья, хоть он и не знал хорошенько,есть ли у воробья ребра.

— Почему ты мне не позвонил?

— А должен был?

— Ну конечно! Я так волновалась! Я позвонила твоей маме.

— Зачем?

— Ну, чтобы узнать, может, ты ей звонил!

— И что?

— Ты и ей не звонил, — сказала она с укором и немногооткинулась у него в руках, чтобы посмотреть в лицо. Он тоже посмотрел ей влицо.

Шоколадные глаза, плавленое золото пополам с темнымшоколадом. Шоколадные щеки, бархатные, если провести ладонью. Темные губы, какбудто она только и делала, что ела вишни, спелые испанские вишни из большойдеревянной миски. Темные волосы, шелковые, если провести ладонью.

Ужас. Кошмар. Катастрофа.

Константинов поцеловал все поочередно. Щеки, губы, волосы,глаза. И опять поцеловал, и потом еще раз, и потом уже не мог остановиться, ине стал останавливаться, и то, что он пришел из ванной голым, значительно всеупрощало, хоть он и не собирался, и не был настроен, и в такси ему приснилсядавний и стыдный сон, и в Петербурге случилось что-то совсем непонятное, иЛюбанова несколько раз звонила, а он так ни разу и не ответил ей, и все этовместе требовало ясной головы и немедленного включения себя в розетку.