Семейные ценности - Мила Гусева

Но сейчас ей… некомфортно.

Напряжение висит в воздухе звенящей гитарной струной, протянувшейся от полутёмной спальни до дивана в гостиной — настолько густое и плотное, что его можно резать ножом.

И она сдаётся.

Проклинает себя за очередное проявление слабости, но быстро спускается вниз по лестнице, даже не пытаясь совладать с бешено бьющимся сердцем. Останавливается на нижней ступеньке, держась за перила, и… замирает.

Ксавье не замечает её появления — Уэнсдэй всегда ходит совершенно бесшумно, что в начале их отношений пугало его до чёртиков.

А может быть, убедительно делает вид, что не замечает. Ей до сих пор сложно проанализировать мотивы тех или иных человеческих поступков.

Но молчание затягивается, становясь неприятно-тягостным.

— Ты не читаешь. Твои глаза не двигаются, — заявляет Аддамс спустя пару минут пристального наблюдения.

Он усмехается — едва заметно, самыми уголками губ — и самым кощунственным образом загнув уголок страницы, откладывает книгу в сторону. Уэнсдэй приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не сделать замечание по поводу этого акта вандализма.

Но рациональное мышление подсказывает, что лучше не усугублять ситуацию, иначе продолжения скандала не миновать.

Ксавье не спешит начинать диалог.

Опять упрямится.

Она машинально моргает.

Один раз, а затем и второй.

— Я не стану извиняться за лазанью, — твёрдо заявляет Уэнсдэй после непродолжительного молчания. — Тебе повезло, что это был не нож.

— О, да я счастливчик, — иронично отзывается Торп, выразительно вскидывая брови. — Может, стоит купить лотерейный билет?

— Не паясничай и не перебивай. Но… — ей приходится выдержать ещё одну томительную паузу, чтобы подобрать подходящие слова. Увы, дипломатия никогда не была её сильной стороной. — … я сожалею, что была резкой.

— Продолжай, — Ксавье склоняет голову набок, с интересом наблюдая за её жалкими потугами выжать из себя примирительную речь.

— Но ты сам виноват.

— У тебя очень… своеобразная манера извиняться, — усмешка на его губах становится чуть шире, и у Аддамс создаётся впечатление, что чертов Торп испытывает мстительное удовлетворение от её замешательства.

— И я в любом случае приму непосредственное участие в расследовании, нравится тебе это или нет, — последнюю фразу она выпаливает на одном дыхании, желая поскорее покончить с выяснением отношений.

— Я знаю, Уэнс… — он наконец становится предельно серьёзным. Опускает ноги на пол, сцепляет пальцы рук в замок и смотрит прямо ей в глаза. Так пристально, что становится дискомфортно. — Прости, я там наговорил всякого… Я не должен был. Это было ошибкой.

— Chi non fa, non falla,{?}[Цитата из поэмы Джованни Пескаторе. Дословный перевод: кто ничего не делает, не ошибается. Итальянский аналог нашей фразы, мол не ошибается только тот, кто ничего не делает.]— Уэнсдэй деланно-небрежно пожимает плечами, стараясь придать своему лицу привычное равнодушное выражение. Выходит не слишком удачно. Она снова непроизвольно моргает.

— Ты тоже не перебивай, пожалуйста. И нельзя ли использовать английский в таких важных разговорах? — Ксавье сокрушенно вздыхает. — В общем, я просто хотел сказать… Я волнуюсь за тебя. За вас обоих. Но я слишком хорошо понимаю, что значит быть женатым на Уэнсдэй Аддамс. Ты ведь в любом случае сделаешь то, что хочешь, и мои слова тебе не указ…

— Рада, что мы понимаем друг друга, — она уверенно вскидывает голову.

— Но я очень прошу тебя… Будь благоразумна. Не забывай, что теперь ты носишь под сердцем нашего ребёнка.

— Не под сердцем, а…

— Прекрати, — Торп выставляет ладонь прямо перед собой в предостерегающем жесте. — Ты прекрасно понимаешь, о чём речь. Я не переживу, если с вами что-то случится… Пообещай, что будешь предельно осторожна и не полезешь в самое пекло.

Вновь повисает молчание.

Уэнсдэй переминается с ноги на ногу.

Затем принимается сосредоточенно комкать кружево по краю пижамных шорт.

И лишь спустя несколько минут коротко, но уверенно кивает.

— Пообещай вслух, — с нажимом повторяет Ксавье.

— Обещаю, — ей удаётся произнести это дурацкое слово почти без сарказма.

Выдохнув с заметным облегчением, он откидывается на спинку дивана. Уэнсдэй с трудом подавляет настойчивое желание закатить глаза — чертов Торп прекрасно знает, что она всегда остаётся верна данному слову, и временами не стесняется этим манипулировать.

Но он прав. Как всегда прав.

И пусть Аддамс находит его извечное благоразумие чудовищно скучным, отрицать его правоту бессмысленно. Крохотное скопление клеток внутри её тела, комбинация двух наборов ДНК, их… ребёнок — крайне уязвимое существо.

И она обязана его оберегать.

Отныне и до конца жизни.

Уэнсдэй машинально кладёт руку на пока ещё плоский живот и вдруг замечает, что на губах Ксавье расцветает сияющая улыбка — ах да, она ведь впервые сделала этот неосознанный жест при нём. Такой простой, совершенно механический… и явно свойственный всем матерям под влиянием первобытных инстинктов.

— Иди ко мне, — шепчет Торп, взирая на неё с выражением блаженного восторга.

Но его глуповато-счастливый вид совсем не вызывает раздражения. Даже наоборот.

Вряд ли ей удастся стать образцовой матерью, как Энид или Мортиша… Но Ксавье однозначно будет прекрасным отцом. И не только потому, что слишком хорошо знает, каково это — расти рядом с холодным равнодушным родителем.

Просто в его сердце всегда было невыносимо много нерастраченной любви. Для неё самой такое количество всегда было… чрезмерным.

Но для их будущего ребёнка это однозначно станет лучшим исходом из всех возможных.

Аддамс в несколько шагов пересекает расстояние между ними и, забравшись с ногами на диван, кладёт голову ему на колени.

— Тебе не холодно? — Ксавье тут же тянется за аккуратно сложенным пледом и набрасывает плотную мягкую ткань на её обнаженные плечи.

Вопрос — формальность.

Ей практически никогда не бывает холодно.

А вот тепло бывает — особенно в те самые моменты, когда он бережно укрывает её пледом и заправляет за ухо смоляную прядь.

Уэнсдэй расслабленно прикрывает глаза, чувствуя, как его пальцы невесомо скользят вдоль линии позвоночника.

Поднимаются выше, поглаживая лопатки.

И плавно опускаются почти до самой поясницы.

Но лёгкие прикосновения вовсе не успокаивают. Скорее даже наоборот. Все мышцы вдруг напрягаются, а между бедер появляется приятная тянущая пульсация, нарастающая с каждой секундой. Ксавье перемещает ладонь с поясницы на талию, вскользь задевая крохотный участок обнажённой кожи и… Чёрт.

Желание вспыхивает почти сиюминутно.

Уэнсдэй не успевает удивиться столь острой реакции собственного тела на давно привычные, совсем невинные прикосновения — с губ против воли слетает судорожный вздох.

Все нервные окончания воспламеняются, по спине проходит волна жара, концентрируясь внизу живота тугим комком. Она машинально сводит ноги вместе, внезапно ощутив, что нижнее белье становится влажным.

— Всё хорошо? — и бархатный тембр его голоса становится последней каплей.

Едва не задыхаясь от накатившего возбуждения, Уэнсдэй