Семейные ценности - Мила Гусева

— Ну? — ей так и не удалось искоренить в нём идиотскую привычку тянуть время и использовать неуместно долгие вступления.

— В общем… — Ксавье сокрушенно вздыхает и выдерживает очередную раздражающую паузу. Что за невозможный человек. — Ты в курсе, что твой отец уже месяца три как при смерти?

— Что ты мелешь? — Уэнсдэй прекращает наносить крем на лицо и резко оборачивается к мужу, вопросительно изогнув смоляную бровь.

Она созванивалась с родителями по хрустальному шару буквально позавчера, и всё было в полном порядке.

Да и в целом… Единственное, что связывает Гомеса с загробным миром — то, что он на протяжении последних лет двенадцати чуть ли не ежемесячно меняет дизайн своего будущего памятника. К слову, предыдущий каменщик умер прошлой зимой, так и не дождавшись конкретного заказа, и пришлось в срочном порядке подыскивать нового умельца.

— Именно так Мэдди рассказывает учителям в гимназии, — Торп разводит руками и на одном дыхании выдаёт длинную изобличительную тираду. — Я заезжал туда сегодня днём, хотел осведомиться о её поведении, а директриса Уоттерфорд встретила меня с постной миной и практически начала выражать соболезнования. Ты знала, что наша дочь идеально подделывает твой почерк? Директриса показала кучу записок якобы от тебя с просьбой освободить Мэдди от занятий. Видите ли, ей нужно было навестить умирающего дедушку.

Oh merda, вот ведь мелкая негодница.

Аддамс с такой силой швыряет баночку крема на мраморную столешницу, что зеркало отзывается жалобным дребезжанием.

Подумать только, а она ведь в самом деле рассматривала вариант, что этот нахальный паренёк — не самая плохая партия для их дочери. Внутри сокрушительным пламенем лесного пожара вспыхивает неуёмная ярость.

— Ma che cazzo?!{?}[Какого хрена?! (итал.)] — она машинально переходит на итальянский в порыве эмоций, едва не скрипя зубами от злости. — Я её прикончу!

— Тише, не кипятись… Вдохни и выдохни, — Торп поспешно поднимается с кровати и подходит к туалетному столику, остановившись за спиной Аддамс. Его широкие ладони ложатся ей на плечи и начинают бережно массировать, обжигая своим теплом сквозь чёрный шёлк длинного халата. Поймав её взгляд в отражении, Ксавье растроенно поджимает губы. — Пора признать очевидное. Мы с ней не справляемся. Точно также, как твои родители в своё время не справлялись с тобой.

— Вот только я — не мои родители. И если Мадлен решила, что может безнаказанно меня обманывать, пусть теперь пеняет на себя, — она рефлекторно сжимает руки в кулаки с такой силой, что острые ногти в форме стилетов больно впиваются в ладони. Но эта слабая боль нисколько не помогает унять безудержную злость. — Клянусь, я с неё три шкуры сдеру, но заставлю…

— Уэнс. Прекрати, — Ксавье мягко, но уверенно обрывает гневную тираду супруги. — Мы оба знаем, что ты ей ничего не сделаешь.

— Неважно. Потакать ей я больше не стану, — Уэнсдэй отрицательно мотает головой. Хмурит чётко очерченные брови. Упрямится. Сопротивляется по инерции, хоть и прекрасно понимает, что громкие угрозы так и останутся словесными. — И тебе не позволю, ясно?

— Послушай… Решение есть. Мы всегда откладывали это на крайний случай. Что ж… Вполне очевидно, что сейчас именно такой случай. В своё время ты не смогла оттуда сбежать… Не сможет и она, — видно, что подобный монолог даётся ему очень нелегко, но Ксавье со свойственной ему непоколебимой решимостью перебарывает себя. — Ну а что касается этого паренька… Что он там говорил? Докажет на деле? Вот и пусть доказывает. Отсюда до Вермонта шесть часов езды, поэтому он спокойно сможет приезжать к ней на выходных. А если их отношения не выдержат расстояния в пять сотен километров, то грош цена таким отношениям.

Уэнсдэй размышляет в течение нескольких минут, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и в итоге коротко кивает в знак молчаливого согласия. Иного выхода нет.

Что ж. Аддамсов в Неверморе не было уже почти тридцать лет — пора это исправить.