Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Призвание Ауа произошло при других обстоятельствах. Так как попытка стать шаманом при помощи других шаманов не удалась, Ауа искал одиночества:
…Я искал уединения, и оттого сделался очень печален. Время от времени я заливался слезами, сам не зная почему. Затем, без всякой причины, мое состояние резко менялось, и меня охватывала необъяснимая радость, столь сильная, что я не мог удержать ее в себе и принимался во весь голос распевать песню – с таким рвением, что вся она умещалась в одном слове: «Радость! Радость!». Я был охвачен таким приступом таинственного и оглушающего ликования, что сделался шаманом. Я сам не умею сказать, как это произошло, но я был шаманом. Я мог видеть и слышать совершенно иначе, чем другие люди. Мне была дарована моя qaumaneq, моя светоносность, свет, присущий мозгу и телу шамана, причем так, что я не только обрел способность видеть во тьме своей жизни, но и излучать этот свет из себя, свет, незримый для человеческих существ, но видимый для всех духов земли, неба и моря. Мой первый дух-помощник был моим тезкой, маленьким Ауа. Когда он пришел ко мне, это было так, как если бы дверь и крыша дома исчезли, и я ощутил в себе такую зрительную мощь, что обрел способность видеть за границы дома, по ту сторону моря и земли. Это маленький Ауа давал мне эту внутреннюю светоносность, витая надо мной все то время, пока я пел. Потом он садился в уголке прихожей, невидимый для других, но всегда готовый ответить на мой призыв[174].
Вера в паранормальные способности проникает глубоко во все сферы духовной жизни сообщества иглулик. Глубинная «магическая симпатия», таинственное «согласие» душ связывает между собой различные существа, задавая, так сказать, тон радостям и страданиям, надеждам и страхам. В драматическом повествовании одной женщины иглулик по имени Оуруло мы можем видеть живое, in flagranti, свидетельство того, какой духовной и человеческой ценностью обладало, в органичном для него историческом контексте, это верование. Рассказывает Оуруло:
Осенью, когда выпал первый снег, Купануак решил обойти местность вместе с женой Кикертаунак и сыном Торнграк: мой брат Каякутйук должен был идти с ними. Я помню, что моя мать была очень обеспокоена этим, потому что думала, что старик, вооруженный одним только луком и стрелами, не сможет подстрелить никакой добычи. Однако она не смогла удержать их, и ей пришлось отпустить моего брата. Некоторое время спустя произошло нечто странное. Моя мать приготовила на костре моржовые ребра, села и начала было их есть, как вдруг кость, которую она держала в руке, начала издавать некие звуки. Мать так испугалась, что тотчас же перестала есть и бросила кость на землю с криком: «Что-то случилось с моим сыном!». Так и оказалось. В скором времени Купануак вернулся поздней ночью и, прежде чем войти в дом, воскликнул: «Дорогая малышка, по моей вине у вас нет больше сына!». «Малышка» – это ласкательное имя, которым он называл мать. Войдя, он рассказал нам, как было дело. Ему не удалось ничего добыть на охоте, и несколько дней им пришлось питаться экскрементами карибу; падая с ног от усталости, они наконец добрались до того места, где хранилась про запас туша карибу, застреленного им за некоторое время до того, но не могли разыскать тайник. Они разделились на две группы: его жена пошла в одну сторону, а Купануак с обоими детьми в другую. Они все искали и искали тайник, но так и не нашли. Пошел первый снег, была глубокая осень, дул ледяной ветер и бушевала снежная буря: укрыться было нечем. Они распластались под прикрытием камней: все были истощены. Между тем Кикертаунаку удалось найти тайник, но он не знал, где искать остальных. Беспокоясь об их судьбе, он съел совсем немного и дал поесть ребенку, у которого был с собой кусочек мяса, который он сосал во рту. Он соорудил укрытие из камней и погрузился в своего рода сон наяву, как вдруг проснулся, потому что увидел во сне моего брата. Он видел очень отчетливо, будто тот стоит перед ним, дрожа от холода, и говорит ему: «Вы меня больше не увидите. Это из-за того, что карибу разгневались на вас, ведь вы ели их жилы и их экскременты до того, как прошел год со смерти моего отца». Я помню это очень хорошо, потому что именно тогда я впервые узнал, что есть некоторые вещи, которые нельзя делать после смерти человека… Сон был так похож на реальность, что Кикертаунак не могла спать той ночью. Мой брат Каякутйук был ее любимцем, и она имела обыкновение произносить над ним заклинания, чтобы вдохнуть в него силу. На следующее утро, на заре, когда Купануак собрался в дорогу, мой брат был настолько слаб, что не мог стоять на ногах, а остальные были слишком утомлены, чтобы его нести. Они накрыли его поношенной и тонкой шкурой и оставили. Потом они нашли еду, но не вернулись к Каякутйуку. Он уже успел окоченеть[175].
Чувствительность к сокрытым в знаках намекам, символизму явлений, внимательному исследованию знамений – одна из важнейших черт повседневной духовной жизни иглулик. Именно в этот идейно-аффективный комплекс органично вписывается верование в паранормальные способности. Рассказывает шаман Такорнак:
Я и Умага были в пути из Иглулика в Тунунек, и вот однажды ночью Умаге приснилось, что один из его друзей был съеден своим ближайшим родственником. Умага был наделен даром второго зрения: он всегда знал, когда должно было произойти что-то необычное. На следующий день мы отправились в путь, и с самого начала нашего путешествия стали твориться странные вещи… Сани несколько раз не могли оторваться от земли, а когда мы пытались понять, что же им мешает, то не могли обнаружить никакой причины. Это продолжалось целый день, а когда настал вечер, мы расположились на ночлег в Аунерите. На следующее утро тундряная куропатка, ptarmigan, пролетела над нашей палаткой: я метнул в нее моржовый клык и промахнулся. Тогда я метнул в нее топорик и промахнулся снова. Это показалось мне предвестием других необыкновенных событий. Мы отправились в путь: снега навалило столько, что нам самим пришлось толкать сани. Потом мы услышали шум. Мы не могли понять, что это такое: порой казалось, что это крик боли умирающего животного, а порой – что это далекие человеческие голоса. Подойдя ближе, мы сумели различить человеческие голоса, но в первый момент не могли разобрать смысла,