Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

хождение по раскаленным камням в той форме, в которой этот обряд описывается в вышеприведенных свидетельствах. Как и в приведенном фрагменте из книги Жане представление горчичника в воображении привело к появлению реального горчичника, так и здесь: кратковременная приостановка горючего действия огня отразила собой порядок репрезентации и аффектов, верований и мифов. Гаджон невредимым прошел по раскаленным камням, однако его друг «получил тяжелые ожоги» потому что, «вопреки всем правилам, оглянулся назад, подобно жене Лота»[160]. Аналогичным образом и Р.Ю. Сейс свидетельствует: «Прохождение по раскаленным углям, насколько можно судить, не оказало никакого или почти никакого воздействия на ступни. Я осмотрел ступни нескольких человек через полчаса после церемонии, но не смог обнаружить никаких следов ожога… Иногда, как мне рассказывали, могли появиться один или два волдыря как следствие маловерия или недостаточной подготовленности… По словам моих информантов, из двух белых, принявших участие в церемонии в 1929 г., один вышел из рва с одним лишь волдырем на стопе, в то время как второму, которого отвлекли друзья, что-то кричавшие ему из толпы, пришлось оттуда выпрыгнуть. Он получил тяжелые ожоги и вынужден был некоторое время оставаться в постели»[161]. Рассказывая о церемонии подобного рода в Токио, Э. Фоксвелл из кембриджского Колледжа Святого Иоанна сообщает, что американский писатель Персиваль Лоуэлл прошел через ров, но получил столь тяжелые ожоги, что был вынужден пролежать в постели три недели: при этом, однако, шотландский инженер по имени Хиллхаус прошел по раскаленным углям, не получив никаких повреждений[162]. В обряде прохождения через ров, практикуемом в Юкатане, чтобы избежать бедствий несчастливого года, участники обряда проходят или пробегают босыми ногами по раскаленным углям: некоторые выходят оттуда невредимыми, в то время как другие получают более или менее тяжелые ожоги[163]. Во время церемонии в честь Дармы Райа и его жены Дробеде, описанной французским путешественником Соннера, участники церемонии проходят по горячим углям более или менее быстро, в зависимости от уровня их религиозного рвения[164]. Более того: не только подверженность огню людей, но и горючесть неодушевленных предметов будто бы зависит от некоего психического фактора. Украшения на лодыжках, сделанные из сухих листьев древесного папоротника, сгорающие легко, как трут, не поддаются действию огня, в отличие от платка, положенного на раскаленный камень. По словам туземца, опрошенного Томсоном, платок не сгорел бы, если бы его положили не на отдельный камень, а бросили в центр рва, потому что «ткань, созданная руками человека, приобщилась бы тогда к силе, которым божество наделило человека». Уильям Крукс проверил гипотезу при помощи медиума по имени Хоум: «По просьбе мистера Хоума я, пока тот был в трансе, подошел вместе за ним к небольшому камину, расположенному во внутреннем помещении. Он сказал: «Мы хотим, чтобы вы внимательно посмотрели на то, что способен совершить Дан». Тогда я подошел к очагу и наклонился над Хоумом, когда он поместил туда свои руки. Без малейших колебаний он стал брать правой рукой, один за другим, раскаленные угольки, а потом дотронулся до того из них, который был более всего раскален. Затем он сказал: «Мощь ослабела в руке Дана, потому что мы направили свое воздействие преимущественно на платок. Труднее произвести воздействие на неодушевленное тело, как то, что перед нами, но, так как обстоятельства сложились благоприятным образом, мы сочли целесообразным показать вам, что способны помешать раскаленным углям сжечь платок. Мы хотим сосредоточить большую силу в платке и повторить опыт на ваших глазах. Вот, смотрите!» (Хоум положил раскаленный докрасна уголек на платок). В нормальных обстоятельствах платок бы сгорел. По прошествии приблизительно тридцати секунд он убрал уголек с платка, сказав: «Так как сила невелика, то, если бы мы оставили продержали уголек подольше, платок бы сгорел»»[165]. Применение естествоиспытательского метода к паранормальным феноменам и попытка подвергнуть их проверке теми же средствами, которыми оперирует экспериментальная наука о природе, в определенный момент наталкивается, однако, на собственный предел или, точнее, обнаруживает внутреннее противоречие: чтобы доказать существование таковых феноменов, следует рассматривать их так, как если бы они были чем-то налично данным, в то время как их собственное свойство заключается именно в том, что они остается еще непосредственно включенными в сферу человеческого решения, а значит, оказываются или вовсе лишенным основания, или имеющими множество оснований сразу, так как они производятся силой свободного демиургического действия человеческих репрезентаций, аффектов и интенций. Опытная наука о природе конституируется именно тем, что она полагает в качестве собственного идеала природу, очищенную от всех психических «проекций» магии: что же касается паранормальных явлений, то они включены в природу, в которой все еще остается место для этих «проекций», причем не только в качестве простого верования, но и в самой реальности. Из этого следует, что простая возможность паранормальных явлений коренным образом противоречит внутренней логике исторического развития науки в Новое время. Чтобы допустить такую возможность, современной науке приходится или отрицать собственные исторические основания, вступив с магией в своего рода тайный сговор, или же выйти за свои исторические пределы, заняв более высокую позицию и допустив более широкую перспективу. Наука родилась в результате последовательного и все более осознанного исключения психического измерения из природы: допущение паранормальных явлений означает для нее самый настоящий «признак противоречия» и «скандал», так как паранормальность означает, что психическое измерение вновь возвращается в природу, а природа вновь одушевляется. Ощущение скандала еще усиливается, когда мы переходим от «маленького мира исторических медиумов» к историческому миру этнологического магизма и сталкиваемся с парадоксом «культурно определенной природы», т. е. такой природы, которая еще могла рассматриваться как институт, образованный сплетением человеческих интенций, в котором обитает и обретает свое выражение определенная культурная драма. Таким образом мы подходим к решающему пункту нашего исследования. Сандал, который вызывает сама постановка вопроса о реальности магических способностей, сопротивление тому, чтобы решить этот вопрос в положительном смысле, протест со стороны как «здравого смысла», так и «научного духа», постоянная рекурсия сомнения у тех, кто стремится к систематической проверке достворености фактов: все это указывает на неизменно сохраняющее свою силу воздействие антимагической полемики, на основе которой в значительной мере сформировалась наша культурная установка, Einstellung, и в еще большей степени это свидетельствует о необходимости встать на более высокую точку зрения, в которой полемический момент будет преодолен и всякий элемент противоречия устранен. До тех пор, пока перспектива природы как данности будет рассматриваться как единственно возможная, противоречие рано или поздно неизбежно возникнет: однако ведь именно это догматическое допущение и оказывается, по существу дела, проявлением культурного тщеславия. С подкупающей