Жизни, которые мы не прожили - Анурадха Рой

Всего день-два назад мы сошли здесь с поезда, следующего из Кэтгодэма, но оживленная станция, которая нас тогда встретила, напоминала сейчас тюремный двор, охраняемый по периметру мужчинами в хаки. Я дергал отца за руку, давая понять, что хочу домой. Но он оставался на месте, пока не прошел слух, что поезд уже уехал.

– Куда? Куда? – закричали вокруг.

– В Лакнау, – кто-то крикнул в ответ.

Толпа рассеялась, как после окончания фильма в кинотеатре.

Через несколько дней школы и колледжи снова распахнули двери, и отцу пришлось вернуться на работу. Вернуться-то он вернулся, но к колледжу теперь относился с новообретенной сдержанностью. Он объявил, что будет делать только то, что положено, и ни на йоту больше. Его больше не заботило, что мать читала детективные романы Бриджена Чачи, тратила время на рисование или слонялась непонятно где со своими заграничными друзьями. Если он, придя домой, обнаруживал там мистера Шписа или Берил де Зёте, то, задержавшись с минуту только из вежливости, тут же исчезал из поля зрения до их ухода. Дважды ездил в Лакнау, чтобы навестить Мукти Деви в тюрьме. Вернулся, дрожа от благоговения.

– Она служит вдохновением всем женщинам – вот в чем смысл движения за их освобождение, – сказал он надтреснутым от переполнявших его переживаний голосом. Мать поднялась и вышла из комнаты.

Отец стал принимать более активное участие в деятельности Общества. Он ездил с группами по деревням, обучая людей орошению, севообороту, использованию удобрений. Или этим занимались те, кто с ним приехал, в то время как он давал уроки сельским детям. Окончив рабочий день в колледже, отец отправлялся в вечернюю школу для неграмотных бедняков. Он рассказывал нам, как волна националистического подъема катилась по стране, поднятая такими вдохновителями, как Мукти Деви. Он начал возглавлять утренние прогулки – она его об этом попросила. Прогулки заканчивались не его ежедневной проповедью, а напутствием, которое мог предложить любой, главное, чтобы оно было достаточно серьезным. «Мысль дня» вовсе не была импровизацией, ее следовало предложить заблаговременно и заранее утвердить у моего отца. Эта блестящая идея была его детищем, и родилась она благодаря его летнему еще обыкновению записывать свои размышления. За завтраком он сообщал, каким изречением закончилось собрание в то утро. Его любимое было цитатой из «Бхагавад-гиты», глава 2, стих 47, которую он перевел с санскрита следующим образом: «Работай ради дела, а не ради себя. Действуй, но не привязывайся к своим деяниям. Будь в мире, а не от мира».

Увидев мой отсутствующий взгляд, он объяснил, что я всегда должен делать то, что должен, например выполнять домашние задания по арифметике или поддерживать порядок в своей комнате, но я не должен ожидать за это никакой награды. Мне следует чувствовать удовлетворение от самого выполнения работы и не искать большего.

– Большего? Чего большего?

– Если ты уберешься у себя в комнате, нельзя думать: «Вот сейчас мой отец обрадуется и даст мне сладостей». Точно так же, когда решаешь арифметические задачи, нельзя думать о том, что за это ты получишь самую высокую оценку в классе.

– Но я никогда не получаю высоких оценок. А ты никогда не даешь мне сладостей.

– Вот именно, – сказал он и вернулся к своей книге.

9

Ближе к концу лета, как и каждый год, дядя Дину Бриджен отправился на железнодорожную станцию в их семейном «додже», который за день до этого шофер отмыл и натер воском так, что сине-черный кузов автомобиля блестел, как крылья жука. Дину и я огладили вытянутый капот и две круглые передние фары, из-за которых машина напоминала хмурого мужчину в очках. Мы провели рукой по кожуху запасного колеса, закрепленному у одной из дверей, и, поплевав на эмблему «доджа» – голову архара с большими, похожими на крылья рогами, протерли ее рукавом. Сунули носы в окно, чтобы вдохнуть запах кожи, обтягивающей сиденья. Открывать двери было запрещено.

На следующее утро мы проснулись пораньше и уселись на стену, где ожидали возвращения со станции Бриджена Чачи. Он поехал встретить группу музыкантов.

Дада часто повторял, что в жизни у Бриджена были только «Старый монах»[54] и старые музыканты. Едва он вырос из пеленок, как одним прекрасным днем умудрился образцово исполнить свою первую песню перед пораженной аудиторией, состоящей из повара, извозчика и айи, потом, в возрасте девяти лет, осилил целый тхумри, а в одиннадцать сумел прикончить кварту рома, перед тем как свалиться в бесчувственном состоянии. Петь и пить с тех пор он так и не бросил. Словно в доказательство правоты дедушкиных слов, Бриджен Чача всегда садился на концертах в первый ряд, прихватив с собой полную бутылку «Старого монаха», которую выпивал за вечер до дна.

Мы заметили машину, возвращающуюся со станции, когда она показалась из-за угла и достигла зарослей, окружавших гробницу пира. Встали, чтобы со стены хоть краешком глаза увидеть ведущего певца, но на заднем сиденье разглядели только скомканное полотнище, край которого развевался из отрытого окна, как стяг. Автомобиль завернул к дому Дину и скрылся из виду за их крытой галереей. На какое-то время стало тихо. Но тут под стук лошадиных копыт появилась тонга, заваленная грудой коробок, чемоданов, фисгармоний[55] и кальянов, между багажом и людьми торчали длинные грифы танпур[56]. Музыканты задержатся на несколько дней.

Каждый год мы околачивались рядом с исполнителями целыми днями, но на этот раз нам запретили даже приближаться к их комнатам. Мы не могли сообразить почему, пока не услышали, как Арджун Чача отозвал Бриджена Чачу в сторону и прошипел:

– Женщина! Которая поет и танцует? Отведи ее в манговые сады! И пригласи на ее представление своих друзей-пьянчуг. Здесь не смей. Не перед нашими женщинами. И уж тем более не перед нашей матерью! Боже! Ты совсем мозги пропил?

Ссоры между Бридженом и Арджуном являлись притчей во языцех. Поговаривали, что эти двое были как масло и вода. Бриджен был каплей холодной воды, которая, попав в кипящее масло, устраивает взрыв.

В почти каждой состоятельной семье наших знакомых имелся брат или дядя, обычно холостой, чаще всего младший из детей, который, спустив наследство, во всем полагался на родственников, превращаясь для них в эдакое пожизненное бремя. Здесь ситуация была такой же, за исключением одной детали. Бриджен был моложе Арджуна на десять лет, но, вопреки обыкновению того времени, их отец (который в младшем отпрыске души не чаял) разделил свое состояние между сыновьями пополам. Понимая, что не силен в управлении производством и фермами, Бриджен одним широким и, несомненно, пьяным жестом передал почти все свои деньги брату, заявив, что у него нет ничего, кроме музыки, и никому и ничему другому он принадлежать не будет. Это было не совсем правдой, потому как он, плохо ли, хорошо ли, зарабатывал себе на жизнь сочинительством. Где-то между своими возлияниями и пением он ухитрялся стряпать романы на хинди, главным героем которых был сильно пьющий сыщик с абсолютным слухом и безупречной музыкальной памятью. Эти романы выходили под такими названиями, как «Смолкшие браслеты» и «Убийца на концерте», и публиковались частями в журнале, посвященном детективному жанру, каждый новый выпуск которого, к бесконечному раздражению моего возвышенного отца, с нетерпением ожидали, сгорая от любопытства, как его студенты, так и моя мать. Родственницы Бриджена его обожали. Он слушал, когда им нужно было выговориться, не устанавливал правил, его глаза танцевали, а от одного звука его голоса женщины просто таяли. Ему стоило лишь устроиться во внутренней части дома, пересказать следующую главу своей книжки, сочинить смешной стишок или попросить принести фисгармонию и бутылку, как комната наполнялась смехом и пением. Мальчишеская беспечность только оттеняла его привлекательность; говорили, что по всему Мунтазиру было полным-полно не устоявших перед его обаянием поклонниц, они сидели на своих верандах в молитвах и ожидании, чтобы Бриджен прошел мимо и их взгляды пересеклись. Арджуну оставалось только скрежетать зубами и терпеть легко доставшуюся Бриджену популярность. Так было всегда. От других бездельников его отличало не только занятие писательством, но и несомненный музыкальный дар. Благодаря этому он пользовался всеобщим уважением, ходил в друзьях у знаменитых певцов.