Жизни, которые мы не прожили - Анурадха Рой

Мы дружно высыпали во двор коттеджа, который дедушка снимал каждое лето, обходили комнату за комнатой, выглядывали в сад, где шумно восхищались маленькими персиками на ветвях деревьев или новым птичьим гнездом. Из окон виднелись снежные вершины, а далеко внизу, в долине, посреди лоскутов желтых и зеленых полей белели деревенские хижины. В горах меня не нужно было расталкивать по утрам, глаза сами открывались солнечному свету, лившемуся через слуховое окно.

На каникулах матерью овладело лихорадочное веселье. Возможно, причиной тому были редкие, раз в неделю, а то и в десять дней, визиты отца к нам в холмы.

«Сейчас самое подходящее время для исследований и для настоящей работы. Лето, – писал он нам. – Дома тишь, можно читать и писать, сколько душе угодно. Библиотека в колледже опустела». Он проводил дни, работая в одиночестве, по вечерам встречался с Шакилом, ранними утрами совершал свои прогулки. «Я могу целиком и полностью сосредоточиться на Древней Индии по утрам и на философских трудах по вечерам. Завел тетрадь, куда каждый день записываю одну важную мысль, которая меня посетила в течение дня. Вчерашнее соображение было следующим: каждый думающий человек нуждается в одиночестве и свободе, если хочет в полной мере реализовать свой умственный потенциал. В былые времена аскеты уходили подальше от людей, чтобы медитировать. Теперь мы не можем себе такого позволить, у нас есть работа, семья. Но смог бы разве Будда стать Буддой, если бы остался дома? Что за нелепая мысль! Я возьму с собой эту тетрадь и, когда приеду, прямо списком зачитаю вам всем свои соображения. Мне уже не терпится к вам. Как противоречивы чувства! Сегодня хотим быть отшельниками, завтра – семьянинами».

Ни мой отец, ни его тетрадь с благонравными мыслями у нас так и не появились, зато в один из дней к нам приехали Вальтер Шпис и Берил де Зёте. Не знаю, дада ли их пригласил, или они сговорились с матерью. Все, что мне вспоминается, так это большой шум, который поднялся однажды днем, как раз когда мы садились за обед, – они прибыли в сопровождении необычного каравана мулов, навьюченных бутылками виски и джина для дады и ящиками с продовольствием для нас. Дни наши превратились в праздник. Голак уходил, чтобы закупиться продуктами, и возвращался в компании женщины, несущей на голове корзину, в которой, прикрытые сеткой, тревожно квохтали куры, просовывая головы между баклажанами и бутылочными тыквами. Мать отправлялась с гостями на дальние склоны, где делала эскизы и рисовала, позабыв о еде и питье. Когда они втроем возвращались с полными карманами сосновых шишек и с рассказами о животных, которых им удалось увидеть, мать отказывалась объяснить, почему не хочет взять меня с собой.

– Я не могу таскать тебя с собой повсюду. К тому же дедушке нужна компания, – поясняла она, и только, и я дулся следующие полдня, не в силах перебороть свое унылое настроение. Радость матери подчас проявлялась так бурно, что я стал сторониться ее, словно чужую: искря глазами, с распущенными волосами, она собирала охапки полевых цветов и расставляла их по всему дому, превращая каждый пустой кувшин или бутыль в вазу. Малейшее событие приводило ее в восторг.

– Идите сюда, смотрите, – кричала она. – Здесь, на подоконнике, огромный мотылек.

Мы потеряли счет дням недели. Каждое утро начиналось щедрым обещанием целого дня, вечера и ночи, полных удовольствий. Но скоро обещался приехать мой отец, а мистер Шпис и Берил де Зёте пробыли у нас уже неделю и подумывали об отъезде. По негласному соглашению предполагалось, что они уедут до того, как прибудет отец.

– К чему такая спешка? – поинтересовался дада. – Разве не знаете, что сказал мудрец?

Берил и дада провели немало часов вдвоем на обсаженной деревьями веранде, которая опоясывала коттедж. Там они читали вчерашние новости, писали письма и в таинственным образом условленный ими между собой час начинали попивать джин с несколькими каплями сока желтых и зеленых лимонов, свисающих, словно бумажные фонарики, с дерева в углу сада.

Берил оторвала голову от газеты:

– Что сказал мудрец?

– Ну, я, вообще-то, не помню. Но совершенно уверен, что-то вроде: «Зачем уезжать, когда ты только приехал, о усталый путник!» У нас сегодня сбор абрикосов. Неужели вам не хочется поучаствовать в варке джема?

Вечером восьмого дня, после того как абрикосовый пирог был съеден, мистер Шпис исполнил на гармошке «Оду к радости», а Берил, в очередной раз высказав свое неудовольствие тем, что все курят в доме, объявила:

– Что ж, завтра мы и вправду должны будем попросить лошадей и отправиться дальше. Раз горы к нам не идут, то нам самим придется пойти к ним, Вальтер. Следующая в списке – Альмора. Существует ли вероятность, что мы уговорим Гаю поехать с нами?

На десятый день, когда они все еще оставались у нас в гостях, пришла телеграмма от отца: «Арестовали Мукти Деви. Приехать не смогу».

– Что могло случиться? – недоумевал дада. – Может, нам следует собраться и поехать обратно? Надеюсь, Нек не закончит с ней в тюрьме.

– Политикам срок идет только на пользу! Они там пишут книжки, заводят друзей. С лица не спадают.

– Гаятри! – одернул ее дада. – Будь посерьезнее. Может статься, Мукти Деви слишком слаба для тюрьмы.

– Зачем сажать ни в чем не повинную старушку в тюрьму? – поинтересовалась Берил. – Мои соотечественники. Какой идиотизм! Что творится в этом мире? Поглядите на родину Вальтера.

– Германия мне не родина, – откликнулся мистер Шпис. – Моя родина – весь мир, – и снова взялся играть.

– Дорогой, не будь таким беспечным и не перебивай, пожалуйста. А что, если начнется война? Сколько людей можно спасти в одиночку от таких извергов?

Мистер Шпис отложил инструмент и сказал:

– Если мир в опасности, мы все равно должны петь, танцевать и жить. В Азии я свободен. Нас от всего этого отделяют океаны.

– Океаны не могут никого ни от чего отделить, Вальтер. Земля круглая, и океаны встречаются, – возразил дедушка. – Когда доживешь до моих лет – поймешь, что от зла не спрячешься. Хоть кто-нибудь воспринял серьезно Гитлера, когда он впервые пообещал изжить евреев со свету? Пятнадцать лет тому назад! Я помню, как в двадцатые все были уверены, что он вернется в Австрию ухаживать за своим огородом.

– Я об этом не думаю. Думать нужно о том, как прожить жизнь, любить жизнь, играть в жизнь, быть в сердце жизни. А не разглагольствовать о серьезных вещах, сходя с ума от переживаний. Думаю научиться играть на бамбуковой флейте. Не могу выбросить ее звучание из головы.

– Да уж сам рассуди, Вальтер Шпис, – вмешалась Берил. – Мукти в тюрьме, значит, следующим может стать Нек. Разве не всем известно, что он ее главное доверенное лицо?

– Беспокойства, тревоги! От них и помереть можно. Мы живем в отчаянии. Работаем от безысходности, когда должны работать в удовольствие! Вы маетесь, время летит, вы устали и хотите убраться подальше от всего этого туда, где можно позабыть о жизни. Даже музыка и искусство становятся наградой за то, что вы примиряетесь с жизнью – полной придуманных страхов и волнений. Что я могу поделать, если жизнь не принимает меня всерьез?