Дубль два - Олег Дмитриев

кажется, затылком чуял её встревоженный взгляд. А ещё — бойкую речь Зураба, доносившуюся сверху. Акустика в домах быта всегда была на уровне, тем более в полупустых. На улице я поставил коляску, отметив попутно, что переднее левое колесо у неё держалось на соплях. Вышедшая Алиса положила розовый свёрток внутрь, подняв полукруглую крышу над головой. Ткань козырька-купола была протёрта в нескольких местах и аккуратно заштопана нитками. Разноцветными.

— Так что насчет поесть? — я старался быть вежливым.

— Тут в соседнем доме бар, но как там кормят — я не знаю. Через дорогу есть суши-бар, но там, простите, тоже не была, — она говорила дрожащим от волнения голосом. — А давайте я лучше сейчас забегу, куплю в «Магните» и накормлю Вас дома — мы вон там живём!

Алиса показала ладонью на трёхэтажный домишко на два подъезда, что прятался за высокими старыми липами. На торце дома красовалась яркая вывеска магазина разливных напитков. Крыша была не плоская, а четырёхскатная, с чердачным окном, пристально разглядывавшим меня с фронтона. С боковых скатов поднимались какие-то трубы. Надеюсь, не печного отопления. Видимо, я слишком долго тормозил, разглядывая здание, потому что когда отвернулся — матери с ребёнком уже не увидел. Мимо пройти она не могла. Значит, видимо, нырнула обратно, в упомянутый «Магнит». Коляска стояла пустая.

Она вышла через минут двадцать — наверное, очередей в сетевом продуктовом отделе ЦУМа не было. Переложила свёрток, а в ноги ему определила пакет с покупками. И, махнув мне, покатила скрипучий транспорт к так удивившим меня плодово-овощным развалам на картонках под липами. Я проследовал за ней. К пакету прибавились кульки с зеленью, прямо на одеяльце легли по бокам две помидорины и три огурца. Бабулька-продавщица говорила с Алисой, как давняя знакомая или родственница, а на меня поглядывала очень подозрительно.

Коляска осталась прямо возле двери подъезда. Хозяйка книжного подхватила ребёнка, сложив между ним и собой салатный набор. Пакет из «Магнита» я еле успел зацепить сам, и пошагал за ней. В подъезде было просторно, прохладно и неожиданно чисто. И до квартиры оказалось всего пять ступенек — первая дверь налево, крашенная неровной оранжевой краской, оказалась нужной.

— Проходите, пожалуйста! — раздалось из квартиры. И я шагнул следом, будто вампир, дождавшийся приглашения в чужой дом.

— Можно не разуваться! — донеслось откуда-то из глубины, наверное, из кухни.

Я предложению не внял, стянув кроссовки. Заходить в гости обутому — некультурно, мне так с детства говорили.

— Проходите в зал, я скоро! — на кухне что-то звякало, шуршало, лилась вода и раздавалось увлечённое гугуканье малыша.

В зале было просторно. Хотя, скорее, пустовато. Стенка напротив двери была из трёх битком набитых книжных шкафов и одного, видимо, платяного. Слева стоял диван, рядом с ним — детская кроватка. На полу — ковёр с геометрическим узором. И протёртыми дорожками от шагов по двум углам. Видимо, его заботливо переворачивали, чтоб протирался равномерно. На стене над диваном — другой ковёр, поменьше. Такие, кажется, называли гобеленами. На этом красовалось «Утро в сосновом бору» Шишкина. Ровно посередине — фото в рамке, большое, чёрно-белое. По центру — девчушка, напоминавшая Алису. Только возрастом лет десяти. Справа, положив руку на плечо дочери, за ней стояла мама. Сейчас дочь была больше похожа на неё, чем на себя в детстве. А чуть позади слева, одной рукой обнимая женщину, а вторую положив на второе плечо девчонки, стоял, улыбаясь, мой батя.

Глава 10

История Алисы

Я был уверен, что после лесника дяди Мити, откровений Дуба, сожжения паразита, бесед с Мастером и монахом меня уже вряд ли можно чем-то удивить. И снова ошибся.

Отец смотрел со снимка точно так же, как с фотографий в семейном альбоме. Или тех, что висели на стенах дома в Вороново. Глубокие продольные морщины на лбу, лучащиеся — в уголках глаз, левая бровь чуть выше правой. Кажется, вот-вот разведёт руки и скажет: «Вот такая петрушка, сынок». Хотя я точно знал — не разведёт. И не скажет.

Пытаясь хоть как-то оторваться от его внимательного, чуть насмешливого взгляда, я с усилием заставил себя отвернуться от вышитых медведей, замерших на гобелене. Глаза скользили по книжным полкам передо мной, тщетно пытаясь за что-нибудь зацепиться. Наконец, удалось. Книга была едва ли не наполовину вынута из ряда, и по обложке было видно, что доставали и перечитывали её часто. Сегодня, совсем недавно, я купил точно такую же. Она и ещё три других приобретения улеглись в бардачке Форда, надёжно скрыв конверт Мастера. «Сто лет тому вперёд» такими же мультяшными буквами было написано на корешке. Из книги выглядывали закладки на таких же полосках из обычных листков в клетку. Той же ширины — четыре клеточки.

— Проходите, пожалуйста, на кухню, — голос звучал неуверенно.

Сестра звала меня к столу. Ни стола, ни сестры у меня не было. Гостья из будущего оказалась приветом из прошлого. Не моего, но близкого мне. Очень близкого. Я отвернулся от шкафа, осторожно, одним пальцем задвинув книгу вровень с остальными. И вышел, мельком глянув на фото. Вот такая петрушка, батя…

На столе была миска с салатом, натуральная, железная, эмалированная, со сколотыми краями. Рядом — глубокая тарелка с пельменями. Судя по их форме — вечными, неизменными несмотря ни на что, «Останкинскими». Теми самыми, что десятилетиями не меняли ни дизайна упаковки, ни рецептуры, видимо. Поэтому и на вкус оставались такими же. Рядом стояла соусница, в которой, судя по запаху, был уксус. Яблочный. Я остановился в дверях, как приклеенный. На моей памяти никто не ел пельмени с уксусом. Кроме нас с отцом.

Алиса стояла у окна, спиной к нему, и не знала, куда деть руки и глаза. То теребила край фартука, красного в крупный белый горох. То поправляла тарелки и ложки на столе. Вилок почему-то не было. То оглядывалась на ребёнка, что уже без свёртка из одеяла лежал на подоконнике. В обычном ящике из тонких досочек. Только с одной короткой стороны верхних реек не было, и оттуда торчал край сложенного матрасиком одеяла, а на нём — будто приплясывавшие ножки в ползунках. В руках у младенца болтался Чебурашка из искусственного блестящего коричневого меха. У меня в детстве был точь-в-точь такой же, только потерялся, когда я пошёл в школу. У него ещё на правой лапе шерсть была подпалена — я учил его не совать руки к конфоркам