Залив девочек - Александра Нарин

Мы любили ездить на велосипедах, которые ты с другими мужчинами собрал из разного хлама, как и транзистор. Мы ездили с друзьями по Камараджан-променад и Бесант-роад. Какие же это были пустые улицы! Редко ездили по ним машины, только повозки. Рикши были без моторов, бегали тощими ногами.

Если мы шли в кино с друзьями, так выкупали почти весь ряд. Мы ходили в кинозалы «Казино», «Глобус» и особенно в «Минерву», где шли лучшие фильмы. Гангстерские фильмы (говорят, сами мафиози заказывали их съемки), любовные истории и грустные картины о городской бедноте, разрывающие сердце. Мы возвращались домой пешком, транспорта не было, да и денег у нас не водилось. Но мы так весело разговаривали дорогой, что сторожа богатых домов шикали на нас из-за оград.

Помнишь, на Пикрофтс-роуд был маленький ресторанчик под названием «Кришна Ияер»? Он единственный не закрывался ночью. Самым лучшим там был кокосовый чатни, который мы получали за полрупии. Ресторанчик всего-то с тремя столами, мы сдвигали их с нашими друзьями и ели руками с пальмовых листьев. Теперь я одна осталась из той компании, одна.

Знаешь, Таил, хоть ты и не одобрял религиозность, но чем больше людей уходило, тем сильнее я верила в Бога. Хотя бы Бог никуда от меня не денется.

* * *

Он держит меня на земле, чтоб я помогала сиротам. Ведь мы не собирались никогда устраивать приюта, жили, как все люди живут. К нам забрели дочки рыбаков, чьи лачуги и семьи унесло море в тот страшный год цунами (я даже рада, Таил, что ты не видел этого).

Мы привязались к девочкам, не смогли отправить их в государственный детский дом, где дети как нищие. Да и беготня с бумагами, письма в фонды помогли нашему сыну пережить горе с пропавшей женой.

Так всегда бывает: страшно на берегу, а когда ты уже в море – не страшно. Люди узнали о нас, стали приносить еще детей, приводить с улиц. Детям нужно-то было просто немного еды да чуть-чуть заботы.

Эти дети как семена, Таил, семена, которые ветер случайно уронил на задворки. Родители у многих деревенские люди. Они от засухи спасались, пришли в Мадрас, поселились на тротуаре. Деревенские, они же простосердечней младенцев, обмануть их ничего не стоит. Кто-то на фабриках сгинул, кого-то продали, дети одни остались.

Наши девочки побирались, сортировали мусор – тряпки и бутылки, мыли кабинки моторикш и пели по обочинам, стучали в окна машин, воровали. Даже обувь чистить их не пускали. Уличные парни, шоферы и другой сброд сильно их обижали. Их кроватями были автобусные остановки, трубы, пустые вагоны, земля.

Если первые девочки, дочери погибших рыбаков, знали, что белье и платье нужно простирать, то других приводили к нам такими грязными, что под грязью и лица не найти. Они не имели понятия о гигиене.

Многие никогда не видели игрушек. Попадут к нам, возьмут куклу (у нас есть пять разных кукол для них и мягкие тряпичные звери), так с рук ее не спускают, как дочь. Кутают ее, наряжают и украшают целый день. А как они радуются хорошей отметке в школе! Раз Пылинка, моя любимица, говорит: «Я раньше думала, что я очень глупая, я поверить не могла, что написала без ошибки. Неужели я как домашние дети?» А твоя внучка всегда знает, как и что ответить, ей бы быть матерью, Таил, ей бы быть матерью. Слышишь, она говорит: «Ты и так домашний ребенок, Башня – это дом нас всех. Ты домашний ребенок и ты ребенок солнца. Разве может дочка солнца быть глупой?» Вот так она сказала.

Иногда мы не справлялись. Дети, не привыкшие к молитвам, учебе и строгости, убегали обратно на улицу. Вот и Эсхита убежала. Мы привыкли к этому, да только сердце все равно тревожится о каждой.

А теперь случился скандал, нехорошее дело, фонды, что нам деньги присылали, ушли, оставили нас. Инспектор сказал, что мы не выполняем никакие законы. Какие законы могут быть, Таил, когда выбор между улицей и сухой комнатой? Всем надо платить взятки, а дети растут, им надо есть и учиться. Храни нас от греха, Господи, не хватало нам отдать малышек в нищие детские дома. Верю, что Дева Света не оставит нас.

Ночью придешь, Таил, сидишь, молчишь, а с утра смотрю: Библия открыта. Очки надену, пригляжусь: травинка возле слов «и пусть придет и пришелец, и сирота, и вдова, которые находятся в жилищах твоих, и пусть едят и насыщаются, дабы благословил тебя Господь, Бог твой, во всяком деле рук твоих, которое ты будешь делать».

Мне есть для чего вставать и жить новый день. Это и хорошо, что я лет своих не знаю и не помню, сколько уже хожу по земле.

Грейс

Теперь, помогая на кухне бранчливой матери, которая уже три недели выбирает служанку, капризничает, терзает меня и всех вокруг, я думаю: «Нет, ты не отнимешь того голубого дня».

Не болталась ли у меня дорогой голова? Сон поймал меня. Когда в конце пути Климент Радж сказал: «Доехали», я удивилась, что слышу его голос, напоенный покоем утреннего пляжа и любовью ко мне. Автобус давно стоял пустым, люди разошлись, шофер пил чай на земле, а любимый не знал, как меня разбудить. Мы вышли на остановке – лысая девушка и парень с длинными волосами.

– Ты сильно устала, наверное? – спросил он ласково.

– Нет, хорошо.

Он сказал:

– Ты смелая леди.

Улочка вывела нас к горе. Бог обедал у этой горы в давние времена. Капля масла из его тарелки сорвалась и полетела, да так и застыла на склоне. Века превратили масло в камень – не сдвинуть, не подтолкнуть. Маленькие фигурки людей облепляли камень, как мухи стены чайной, становились вокруг в позы для фотографий. Я достала бумагу, чтоб сделать эскиз, и тут же убрала обратно в порванный пакет. Все знают этот масляный шар, он катится уже по сотням картин.

Мы поднимались выше между гладких скал, как внутри спиралей исполинской раковины. В скалах древние люди высекали храмы, но не закончили работы и ушли. Пот, который стекал с их тел на камни, высох. Почему они бросили работу? Куда направились? Кого любили и о ком плакали? Что могло их рассмешить?

Сжатые каменные губы хранили молчание. Солнце проливало на них горячий и сытный бульон жизни. В тени деревьев, в ущельях прятались влюбленные. Руки парней лежали на плечах или открытой талии