Золотая чаша - Генри Джеймс

уж он решил для себя, что это для нее наилучший выход, – а что же и дало ей силы выстоять во все последние дни и недели, если не внутренняя готовность принять такое предложение? Холодно, ах, как холодно сознавать, что она видит и понимает его самоотверженную решимость, и все-таки не дрогнет! Настойчивость отца развеяла последние ее сомнения, ведь если бы ничего ужасного на самом деле не случилось, не потребовалось бы им обоим делать такие ужасные вещи. К тому же у Мегги имелось несомненное преимущество – она вполне могла назвать имя Шарлотты, нисколько не скомпрометировав себя, что и доказала в следующую минуту.

– Да как же, я жертвую тобой чему ни попадя, направо и налево! Принимаю как должное все последствия твоей женитьбы.

Отец вскинул голову, одной рукой поправляя пенсне.

– О каких последствиях ты говоришь, душа моя?

– О твоей жизни, какой она стала с тех пор, как ты женился.

– А разве не этого мы и хотели?

Мегги заколебалась и вдруг снова ощутила твердую почву под ногами, куда тверже, чем могла надеяться.

– Да… Именно этого я и хотела.

Взгляд отца был по-прежнему устремлен на нее сквозь стекла пенсне, теперь уже прямо и ровно сидящего на носу, и, судя по застывшей улыбке, он понимал, что его дочь осенило вдохновение.

– А я чего хотел, по-твоему?

– Думаю, что ничего такого особенного. Не больше, чем получил. Так ведь о том и речь! Я не стараюсь чего-нибудь добиться, мне просто никогда не приходилось этого делать. Я беру от тебя все, чем ты меня обеспечиваешь, а тебя бросаю справляться со своими собственными нуждами, как получится. Я даже не делаю вид, будто меня заботит…

– Тебя заботит?.. – Он внимательно посмотрел на запнувшуюся Мегги, а она на этот раз отвела глаза.

– Что с тобой на самом деле стало. Как будто мы с тобой с самого начала договорились не вникать в такие вещи. Для меня это, конечно, весьма удобно. Ты не можешь сказать, что я со своей стороны хоть раз нарушила эту договоренность.

Он и не сказал, хотя возможность у него была, – Мегги снова остановилась перевести дыхание. Вместо того он сказал:

– Ах ты боже мой!

Но это ничего не изменило, хоть Мегги и угадала в его восклицании скрытый намек на прошлое, такое недавнее и в то же время такое далекое. Она повторила вновь, словно предостерегая его, в свою очередь, не портить правды ее слов.

– Я никогда ни во что не вникала и не вникаю, сам видишь. Я по-прежнему тебя обожаю, но как же иначе и относиться порядочной дочери к такому отцу, как ты? Просто удобнее жить двумя, тремя домами, а не одним (ты мог бы их устроить хоть пятьдесят, если бы я захотела!). Что такого, если я стараюсь, чтобы для тебя было несложно видеться с малышом? Ты же не станешь, надеюсь, утверждать, будто бы самым естественным с моей стороны было сплавить тебя в Америку, как только ты тоже обзавелся собственной семьей?

Эти прямые вопросы звонко раздавались в тихом лесном воздухе, и Адам Вервер сперва ответил на них глубокой задумчивостью. Но очень скоро он, как видно, додумался до подходящего ответа.

– Знаешь, Мег, что мне приходит в голову, когда ты так говоришь?

Он еще чуть-чуть подождал. Мегги явственно ощущала, как нечто, дотоле таившееся в тени, потихоньку выходит на свет, осторожно нащупывая дорогу.

– Я, знаешь ли, всерьез начинаю жалеть, что в самом деле не уплыл обратно в Америкэн-Сити. Когда ты принимаешься за свои штучки… – Но он удержался и не договорил.

– Да, когда я принимаюсь за свои штучки?..

– Так и хочется самому вскочить на корабль. Прямо-таки само собой начинает казаться, что лучше всего нам было бы переехать в Америкэн-Сити.

Мегги так вся и затрепетала.

– «Нам»?

– Нам с Шарлоттой. А что, возьмем да и удерем от вас – вот тебе! – С этими словами мистер Вервер улыбнулся. Боже, он улыбнулся! – Если будешь еще продолжать в том же духе, мы и вправду сядем на корабль.

И тогда чаша ее уверенности, без того уже наполненная доверху, перелилась через край от единого толчка. Вон что, оказывается, он придумал! Мегги едва не ослепла от невыносимой ясности его идеи. В сиянии размытого светового пятна резко выступающим сгустком черноты перед ней предстала Шарлотта и тут же замерцала, стремительно, обреченно уплывая прочь. И все-таки он произнес имя Шарлотты, произнес его вслух, это она, Мегги, его заставила, и больше ей ничего не нужно. Как будто она поднесла к огню чистый листок бумаги, и вдруг на нем проступили буквы, крупные и четкие, какие она и не мечтала увидеть. Несколько секунд потребовалось, чтобы это осознать, но когда Мегги снова заговорила, драгоценный листочек был уже прочитан, сложен и снова убран в карман.

– Так ведь причиной твоего отъезда буду тоже я, и даже еще больше, чем раньше. Я нисколько не сомневаюсь, что ты на такое способен, если вообразишь, что мне от этого будет какая-то польза, хотя бы маленькое удовольствие, как ты сейчас выразился, «продолжить в том же духе», – рассмеялась она. – Порадовать меня любой ценой – это я и называю принесением тебя в жертву.

Мегги перевела дух. Она заставила отца все сделать за нее, сама осветила ему дорогу, а он так ни разу и не назвал имени ее мужа. Это умолчание звучало громче самого резкого, самого неумолимого звука. И как-то в тон ему оказалось неожиданное выражение, появившееся на лице мистера Вервера, словно Мегги наконец созналась в чем-то, равно как и последовавший за этим вопрос:

– Думаешь, я не способен сам позаботиться о себе?

– Ах, но ведь в этом-то все и дело! Если бы не это…

Мегги умолкла. Всего лишь еще несколько мгновений они продолжали стоять друг против друга.

– Душа моя, если мне вдруг покажется, что ты начинаешь приносить меня в жертву, я тебе непременно об этом сообщу.

– Начинаю? – с горькой иронией переспросила Мегги.

– Для меня это случится в тот день, когда ты перестанешь доверять мне.

С этими словами, по-прежнему нацелив на нее стекла своего пенсне, держа руки в карманах и сдвинув шляпу на затылок, чуть пошире расставив ноги, мистер Вервер как будто принял боевую стойку, готовясь угостить ее еще одним уверением, которое, на его взгляд, все-таки следовало произнести, за неимением лучшего, прежде чем они переменят тему. Для Мегги это стало своего рода напоминанием – напоминанием о том, каким он был, обо всем, что он для нее