Золотая чаша - Генри Джеймс

многолюдьем, шумом и движением обстановку тяжелого кризиса, который, несомненно, угадывался ими, витая незримо в глубине темных коридоров, подобно почтенному (в силу своей древности) привидению, отзываясь скорее затаенной угрозой, нежели явной опасностью в образе докучливого гостя, которого никак не удается выкурить из гостиной или из-за обеденного стола. А если бы даже княгинюшка не сумела извлечь практической пользы из своей затеи, она могла по крайней мере с сочувствием наблюдать, как Фанни Ассингем, сообразив все преимущества сложившейся ситуации, залечивает старые раны. Вот когда верная подруга взяла реванш за все свои злоключения в Мэтчеме, где она совсем потерялась на фоне других гостей! Зато в «Фоунз» она ориентировалась как нельзя лучше и безошибочно умела взять верный тон. Мщение славной леди приняло форму великодушного и самую чуточку снисходительного покровительства, вполне осознанного и совершенно неотразимого.

В этом доме, как бы говорила торжествующая Фанни, она является лицом столь значительным, что может, пожалуй, поделиться своей значимостью с бестолковыми гостями, не способными без посторонней помощи разобраться, что к чему. Мегги все прекрасно видела и понимала, и это каким-то образом сближало ее с миссис Ассингем. Может быть, поэтому она как-то вечером в порыве неясного чувства решилась вернуться к прежней откровенности и прямоте. Они вдвоем задержались дольше других в нижнем этаже. Остальные дамы уже удалились, поодиночке или парочками, вверх по парадной лестнице, на которой их приходы и уходы выглядели чрезвычайно живописно, если смотреть со стороны не менее парадного вестибюля. Мужчины, по-видимому, отправились в курительную комнату, а княгинюшка медлила уходить, как бы любуясь редкостным зрелищем. Вскоре она заметила, что и миссис Ассингем немного отстала от прочих, словно залюбовавшись Мегги. Так они и смотрели друг на друга, стоя по разные стороны обширного помещения, пока старшая из дам довольно нерешительно не подошла ближе. Фанни как будто спрашивала, не может ли она сделать еще что-нибудь. И она получила ответ на свой вопрос, когда, сократив разделяющее их расстояние, вновь испытала чувство, пережитое ею на Портленд-Плейс, куда она явилась после категорического вызова Мегги. В эту минуту взаимопонимание между ними полностью восстановилось, точно и не было никакого перерыва.

– Он так и не рассказал ей, что я все знаю. В этом я окончательно уверилась. – Миссис Ассингем сделала большие глаза, и Мегги пояснила: – Когда мы приехали сюда, я была в полном неведении, не представляла, как он поступил и как собирается поступить, не могла угадать, что произошло между ними. Но через день-другой у меня появились кое-какие подозрения, а нынче вечером, по разным причинам, – о, их слишком много, чтобы сейчас обо всех рассказывать, – я убедилась вполне, потому что это все объясняет. Произошло то, что между ними ничего не произошло. И это объясняет, – пылко повторила княгинюшка, – все, все объясняет!

Позднее, рассказывая об этом разговоре полковнику, Фанни высказалась о состоянии своей юной подруги довольно своеобразно, назвав его «тихим экстазом». Княгинюшка вновь отвернулась к камину, где по случаю сырого дня и холодной ночи от жарко пылавших дров остались чуть тлеющие угли. Мегги напряженно вглядывалась в какое-то неведомое видение, а Фанни Ассингем жадно ловила каждое ее слово. В самом деле, столь удивительный факт способен объяснить многое, и даже куда больше, чем ее приятельница в состоянии заглотить в один присест, при том что охоты ей не занимать. Впрочем, княгинюшка тут же доказала, что и ей доступно не так уж мало по части доверия и всепрощения.

– Он не сказал ей, что я узнала, и, видимо, не собирается. Он так решил: ничего не говорить. А поскольку самой ей узнать неоткуда, она и не догадывается, как много мне на самом деле известно. Она думает, – сказала Мегги, – то есть, как ей кажется, точно знает, что мне вовсе ничего не известно. И у меня почему-то такое чувство, что от этого мне может быть огромная польза.

– Огромная, душенька! – поддакнула миссис Ассингем, хотя пока еще не понимая всего до конца. – Так он молчит намеренно?

– Намеренно. – Сияющие глаза Мегги видели сейчас дальше, чем когда-либо. – Он уже никогда ей не скажет!

Фанни не могла придумать, что и ответить на это. Преобладающим ее чувством в этот момент было восхищение своей маленькой подружкой, окрыленной поистине пророческим вдохновением. Она стояла перед Фанни в полной боевой экипировке, точно маленький, но прямой, как стрела, офицер, командующий осадой вражеской крепости, неожиданно получивший известие чрезвычайной важности, сообщающее о бунте, о расколе в рядах осажденных. Сознание великого значения полученных новостей передалось и миссис Ассингем.

– Стало быть, у тебя теперь все в порядке?

– Ах, «все в порядке» – это все-таки слишком сильно сказано. Но, по крайней мере, теперь я знаю, на каком я свете; раньше и этого не было.

Фанни погрузилась в раздумье. Еще один момент оставался для нее по-прежнему неясен.

– Ты узнала об этом от него? Твой муж сам тебе сказал?..

– Сказал?..

– Да как же, о том, о чем ты сейчас говорила. Он подтвердил твою догадку?

Мегги уставилась на нее во все глаза.

– Боже мой, нет! Неужели ты думаешь, я стала просить у него подтверждения?

– Ах, не стала? – улыбнулась ее приятельница. – А я было подумала… О чем же тогда, душенька моя?..

– Я просила его? Ни о чем я его не просила.

Тут пришла очередь Фанни смотреть во все глаза.

– Выходит, в тот вечер, когда вы были на обеде в посольстве, между вами ничего не произошло?

– Напротив, все произошло.

– Все?..

– Все. Я сказала ему, что знаю, и сказала, откуда я это знаю.

Миссис Ассингем подождала немного.

– И все?

– А разве этого мало?

– Душенька моя, – возмутилась Фанни, – это уж тебе судить!

– Я и рассудила, – сказала Мегги. – Я убедилась, что он меня понял, а потом оставила его в покое.

Миссис Ассингем изумилась.

– Но разве он не объяснил?..

– Нет, он, слава богу, не стал ничего объяснять! – Мегги вскинула голову, словно ужаснувшись подобной мысли, и тут же прибавила: – И я тоже не стала ничего объяснять.

Спокойное и гордое достоинство засияло в этих словах холодным светом, но как бы с высоты горного пика, у подножия которого с трудом переводила дух ее собеседница.

– Так он не признался и не отрицал?..

– Он сделал то, что в тысячу раз лучше – предоставил меня самой себе. Я знала, что он так сделает; теперь я понимаю, что была в этом абсолютно уверена. Он предоставил меня самой себе.

Фанни Ассингем обдумала ее слова.

– Тогда откуда же ты знаешь, как говоришь, на каком ты свете?

– Да именно оттуда. Я