Две королевы - Джон Гай

В брачную ночь Марии и Босуэлла к воротам Холирудского дворца прибили новую листовку. Цитируя Овидия, она провозглашала:

Мария была глубоко уязвлена, даже несмотря на то что с первого взгляда было понятно: как и в случае рисунка с русалкой и зайцем, автор должен быть знатоком латинской поэзии. И это было не так обидно, как если бы подобное исходило от простых людей.

Но Мария утратила способность рассуждать здраво. Независимо от того, что говорил ей Босуэлл в те двенадцать дней в Данбаре, только после свадьбы она поняла, что на самом деле он ее не любил. Его признания были неискренними. Биографы Марии всегда утверждали, что ее ссоры с Босуэллом начались еще до венчания. Поэтому Мария должна была знать, на что идет, когда выходила за него. Это противоречит фактам. Документально засвидетельствована только одна ссора перед свадьбой: Дрери назвал ее «большой размолвкой», длившейся полдня, когда Босуэлл вернулся в Данбар после того, как заставил жену подать на развод. Главным источником сведений о «разладах» между Марией и Босуэллом служат доклады Дрери, но в XIX в. многочисленные папки с этими важными рукописными документами были перемешаны в процессе переплетения. Части одного и того же рапорта обозначались как разные документы под разными датами. Предложения могли внезапно обрываться, а продолжение обнаруживалось через несколько сотен страниц. При публикации фрагментов из переплетенных томов многие важные документы были датированы неверно. Тщательная проверка всех этих рукописных рапортов показывает, что, за исключением одной крупной ссоры в Данбаре, все остальные ссоры между Марией и Босуэллом произошли уже после свадьбы.

Причиной скандалов была ревность и взаимные обиды. Мария плакала, потому что Босуэлл «не позволял ей ни на кого смотреть, или чтобы на нее кто-то смотрел, потому что очень хорошо знал, что она любит развлекаться и проводит время подобно всякому, кто любит жизнь». Босуэлл был «самым ревнивым из ныне живущих мужчин». 20 мая Дрери писал: «Между королевой и герцогом уже произошло несколько ссор, и они не последние. Он ревнив, подозрителен и требует подчинения». Мария так переживала, что ее красота поблекла. «По общему мнению, — продолжал Дрери, — королева настолько сильно изменилась лицом, что случалось с ней крайне редко, и в тех случаях, если она болела».

История повторялась. Отношение Босуэлла к Марии как к женщине было полностью несовместимо с ее представлением о себе как о королеве. Как и с Дарнли, самые громкие скандалы случались из-за домашних животных. Когда Мария подарила одну из лучших лошадей младшему брату старинного врага Босуэлла, графа Аррана, Босуэлл кричал и ругался, требуя лошадь себе. Мария со слезами на глазах упрекала мужа, что его бывшая жена, леди Джин Гордон, по-прежнему живет в замке Крайтон, ближайшем к Эдинбургу владении Босуэлла, и что он поддерживает с ней переписку и даже навещает ее, как будто они не развелись.

Мария была в смятении. Снова с ее уст слетела фраза, ставшая рефреном ее жизни: «Я бы хотела умереть». Разница в том, что теперь причиной была не болезнь. Как осторожно заметил Дрери, Мария была очень расстроена, «но не болела». Два независимых свидетеля слышали, как она угрожает убить себя. Одним из них был дю Крок, которого Мария пригласила к себе поздно вечером в день свадьбы. «Я наблюдал, — сообщал он Екатерине Медичи, — странную официальность между ней и мужем, за что она извинилась передо мной, сказав, что если у нее печальный вид, то причина в том, что она не желает себе счастья, поскольку оно невозможно, а хотела бы умереть». Два дня спустя, «будучи в гардеробной наедине с графом Босуэллом, она громко крикнула, чтобы ей принесли нож, которым она убьет себя. Находившиеся в соседней комнате слышали ее».

Среди присутствовавших в соседней комнате был сэр Джеймс Мелвилл. Он слышал угрозу Марии. «Или же я утоплюсь», — прибавила она. По свидетельству сэра Джеймса, Босуэлл жестоко обращался с Марией после венчания. Он «обижал» ее всеми возможными способами. «Он был так груб и подозрителен», что ни дня не оставлял ее в покое, вынуждая «проливать потоки соленых слез».

Мы располагаем множеством свидетельств о необузданном характере Босуэлла, однако возможно также, что он рассказал Марии правду — или, скорее, подправленную версию правды — об убийстве Дарнли. В этом случае она чувствовала бы себя преданной тем мужчиной, которому она доверила защищать ее от вечно враждующих лордов и скрепила браком эту его роль защитника королевы. Даже если Босуэлл отрицал или скрывал свое участие в заговоре, в чем не приходится сомневаться, она никогда бы не простила ему, что он не рассказал ей о заговоре до убийства, что разрушило все ее надежды подтвердить свои права на английский престол.

Но на людях Мария вела себя иначе. После венчания она по-прежнему ходила под руку с Босуэллом. Она изящно одевалась и выезжала вместе с мужем на верховые прогулки. 23 мая королева устроила праздник в честь своей свадьбы. В заливе Ферт-оф-Форт была разыграна водная феерия, затем на берегу устроили состязания по боевым искусствам, во время которых Босуэлл участвовал в игре в «кольцо», а отряды солдат разыгрывали сражение. Королевский двор в Холируде выглядел таким же оживленным и веселым, как обычно, но если присмотреться, то бросалась в глаза его малолюдность. Знати почти не было, а залы дворца и двор заполняли в основном солдаты или слуги Босуэлла.

При посторонних Босуэлл следил за собой и обращался с Марией вежливо и уважительно. Дрери сообщал, что он «открыто выказывал величайшее почтение королеве, снимая шляпу в ее присутствии, „чем она как будто была недовольна и иногда сама надевала шляпу ему на голову“». Но наедине Босуэлл становился невыносимым. Мария все еще льнула к нему, отчасти из любви, а отчасти из-за того, что не знала, что ей делать; она неумолимо превращалась в несчастную женщину.

Это было душераздирающее превращение, повлиявшее на поведение самой Марии. Речь ее стала грубее и резче. Когда ей впервые сообщили о конфедерации лордов, она заговорила буквально словами Босуэлла. «Что же до Аргайла, — заявила она, — я хорошо знаю, как заткнуть ему рот, Аргайл просто слабак. Мортон же только что стянул сапоги, и они все еще грязны; его стоит отправить обратно». Мария имела в виду ссылку в наказание за то, что он нарушил данное всего два месяца назад обещание — быть ее верным слугой.

Только один из лордов удостоился того, что сомнения были истолкованы в его пользу. «Что касается графа Мара, — сказала Мария, — то он заверил меня, что будет всегда мне верен». Несмотря на сильное раздражение, которое граф вызывал у нее после недавней поездки в Стирлинг, она считала, что его проступки не соответствуют его характеру, а возможно, даже верила — особенно теперь, когда лучше узнала Босуэлла, — что Мар действовал в интересах ее сына.

Мейтланд и Хантли все еще были в Холируде, но долго это продолжаться не могло. Оба были сыты по горло заносчивостью Босуэлла. Мейтланд, всегда склонный подстраховываться, уже наводил мосты с лордами конфедерации в Стирлинге. Хантли обратился к Марии за разрешением покинуть двор, но королева отказала ему. Внезапно разозлившись, она воскликнула: «Вы желаете последовать примеру своего отца!» Ничто не могло сильнее оскорбить главу клана Гордонов, если учесть, что его семья была уничтожена в битве при Корричи, а он был верен Марии после того, как его призвали на помощь в борьбе с Мореем.