Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский

хлеба, ни сухарей и пекли лепешки. Но скоро подошел транспорт из обоза, привезший нам хлеб, сухари, сахар, крупу, посылки. И у нас появились даже ветчина, колбасы.

В городе войск никогда не было. Поэтому припасов всяких много: к нашим услугам были куры, яйца, мука, лук, даже свежая рыба. Все это можно было достать у китайцев. Однажды солдаты сами ловили рыбу. Оригинальная была эта рыбная ловля: голые рыболовы с винтовками за плечами (война!..). Таким образом, питались мы очень хорошо. А кухарь наш, действительно, испек нам белый хлеб, ухитрившись вместо дрожжей употребить картофель.

Так и прошел весь май томительно однообразно. Это, конечно, для нас, штабных. А эскадроны все время несли трудную службу, разведывая огромное пространство.

Все праздничные дни я совершал богослужения и притом большею частью на воздухе. Понемногу и беседовали.

Пережили новое страшное горе, гибель нашего флота. Но затем, как христиане и русские, мы решили не предаваться унынию, а напрячь все силы, чтобы восстановить попранную честь отечества. По правде сказать, нас не так огорчают наши военные неудачи, как возмущают внутренние беспорядки в России. В битвах мы чести не потеряли: бились по совести с храбрым и гораздо сильнейшим врагом. А вот внутренние-то подвиги изменников родине – вот это, действительно, до глубины души терзает нас, т. к. это есть уж настоящий позор, полное бесчестие.

Ну да Господь рассудит всех в свое время. А теперь, нужно сознаться, Бог совершенно справедливо карает нас: слишком мы отступили от Него и низко пали.

Выдающимися событиями в нашей жизни в мае были следующие. 19 мая приехал к нам новый командир полка полковник фон-Кауфман, и 20-го на площади у кумирни я служил полку молебен, молитвой провожая прежнего и встречая нового командира. 28 мая, по русскому обычаю, мы проводили дорогого Виктора Семеновича Зенкевича[76] хлебом-солью, обедом, чем Бог послал. Проводы вышли очень сердечные. Ведь мы на войне почти год были неразлучны. Дай, Господи, Виктору Семеновичу благодати на новом поприще его служения, а нам, под управлением нового симпатичного командира, помощи по-прежнему с честью исполнять свой долг!

3 июня утром из отряда ген. Мищенко получено известие, что японцы наступают и с часу ночи идет бой; а 4 июня в 7 часов утра, по приказу из штаба армии, наш отряд уже двинулся на юг для поддержки ген. Мищенко.

Погода была чудная. Вся степь покрыта прекрасной травой, и мы без особенной усталости прошли 30 верст и стали на ночлег в деревне Холобтун, в той самой богатой фанзе, в которой мы жили 28–29 апреля. Но от богатства в фанзе уже ничего не осталось: все разрушено, разбито, растащено; целы остались только стены. Сердце сжалось при виде всего этого.

И кто же виновник разрушения? По некоторым данным можно заключить, что сами хозяева все вывезли, а после, вероятно, хунхузы уж похозяйничали, ища денег.

Солдаты очистили фанзу от мусора, набросали травы, окна завесили попонами. И мы на ночь сносно приютились.

5 июня, в день св. Троицы, богослужение я совершал в саду под развесистым деревом в расположении 2-го эскадрона, где к тому же эскадронный праздник. Солдаты из ветвей сделали подобие алтаря, усыпали стол и всю площадку травой и цветами, сделали мне и гг. офицерам по букету из полевых цветов.

Перед началом богослужения в кратком поучении я просил воинов поусерднее помолиться, чтобы Господь послал на нас благодать Св. Духа и ею оживотворил все силы нашего существа. Как земная почва, только будучи согрета солнцем, приносит плод: так и наши труды только тогда будут увенчаны успехом, когда благодать и благословение Божии осенят их.

В 11.30 здесь же в рощице ротмистр Подгурский устроил всем трапезу, а в 2 часа мы выступили далее на юг и заняли деревню Тавайзу, в которой раньше стоял ген. Мищенко. Он уже разбил довольно значительный отряд японцев; и наша помощь оказалась ненужной. Японцы так поспешно отступили, что оставили много амуниции; около 100 трупов своих солдат они бросили в печь кирпичного завода, но сжечь не успели; и тела только поджарились.

Ужасное зрелище представляла эта печь: торчат обгорелые руки, ноги, и стаи собак хозяйничают в этой могиле.

Так вот в этой самой деревне Тавайзе мы теперь[77] и стоим. В ней же я встретил и скорбное 11 июня, годовщину нашей разлуки. Я ушел на гору один и от души возблагодарил Господа, милостью Которого я пережил благополучно этот страшный год.

Итак, прошел год. И сколько горя, стыда пережили мы за это время!

Теперь говорят о мире. Мы мириться не хотим. Но, если мир все же будет заключен, и мы побежденные поедем домой, то невольно напрашивается вопрос: что же это за причины нашего бедствия? Постараюсь посильно ответить на него.

1. История народа Божия должна быть всегда пред нашими глазами. Когда беззакония евреев превосходили всякую меру, то благодать Господня оставляла их; и народы языческие, сравнительно слабые, побеждали Израиля. Однако покаяние и возвращение евреев к Богу снова привлекали на них благословение Господа: и они восставали к лучшей жизни.

Россия испытала теперь на себе тоже самое. Государство, хранящее истинную религию, так опустилось духовно, так забыло Бога и развратилось, что многие города и веси, по мерзкой жизни своей, стали вполне подобны древним Содому и Гоморре.

Вот правосудие Божие для нашего вразумления и наказания избрало язычников-японцев, народ сравнительно с нами слабейший, и Россия наказана.

Вразумимся же, раскаемся и обратимся к Господу, по любви Своей наказавшему нас! Да приобретем снова милость и благословение Божие на нашу бедную отчизну!

2. Условия для ведения войны были для нас невыразимо тяжелы. И только русское мужество и терпение сделали то, что мы больше года смогли воевать и не потеряли армии.

Ведь каждое сражение – это Бородино. А потери японские всегда даже превышали наши, кроме Мукдена, где они равны. Россия не была готова к войне: на месте не было своевременно ни войска, ни снарядов.

Японцы от своей базы были всего в 5– 6 днях пути или, лучше сказать, путей, т. к. они несколькими путями подвозили все, а мы имели только один путь, связующий нас с базой, до которой от театра войны 8–10 тысяч верст. Проехав дней 30–35 по железной дороге, наши эшелоны вступали на поля битвы уже усталыми, разбитыми от одной только дальней дороги и притом с состоянием духа, какое только возможно у человека, уехавшего далеко-далеко от родины и попавшего чуть не в тридесятое царство.

3. Наконец в Японии есть патриотизм, все время ободрявший войска