Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский

Утро было прекрасное. Все распускалось. Только тишина мертвая: певчих птиц нет. Лошади, как по команде, фыркнули и загорячились.

– «Ну, батюшка, успех будет от похода: видите, как лошади зафыркали и загорячились? Это верная примета», говорит серьезно едущий рядом со мной наш доктор Пиотровский.

– «Что Вы? говорю: неужели верите в приметы?»

– «Что делать? отвечает: это старая польская примета. Верили ей наши старики и нам молодым велели».

– «Ин быть по-Вашему, говорю: пошли, Господи, удачу».

Едем. Песок местами прямо сыпучий. Но лошади наши привыкли ко всему и бодро шагают.

К 12 часам подошли к р. Даляохе. Спускаемся к броду. Вдруг солдаты кричат:

– «Батюшка! посмотрите: в воде-то будто человек?»

Всматриваюсь. О, ужас! Действительно, к отмели прибит труп китайца с перерезанным горлом. Это дело хунхузов. Содрогнулся я и скорее отвел глаза в сторону. Брод глубокий. Пришлось ноги положить на луку седла. И то немного подмок.

На берегу деревня Сантайхоза. В ней стали на привал. Сейчас же согнали китайцев, заставили их вырыть могилу и зарыть труп. Подкрепились чайком, закусили и двинулись далее. Дорога пошла еще хуже: то болота, то холмы, то сыпучие пески. Это началась пустыня Гоби-Шамо. Поселения крайне редки и бедны, вид до крайности унылый.

Посланный вперед разъезд донес, что находящийся около горы город Чженцзятунь занят сильным отрядом хунхузов и японцев (до 3000 человек). Продолжаем двигаться. К 6 часам вечера подошли к большой реке Силяохэ, переправились через ее приток и стали подходить к переправе через самую реку, по ту сторону которой в 3 верстах находится г. Чженцзятунь.

Как вдруг с той стороны раздались залпы. Это хунхузы и японцы заняли все броды; и пули посыпались на наш авангардный 1-й эскадрон. Некоторые перелетали и через наши головы. 1-й эскадрон сейчас же спешился и открыл пальбу залпами рядом с нами. Наши пули прямо завизжали. 2-й эскадрон пошел на помощь 1-му.

Отряд остановился в деревне Кудяза на берегу реки. Ввиду позднего времени решили на другой день утром обстрелять артиллерией город и занятые неприятелем деревни. Едем в отведенную фанзу. Слышу голос сзади:

– «Доктора, доктора!»

Оглянулся. Везут раненого нашего солдата: двое поддерживают его под руки в седле. Вся грудь в крови. Изо рта льется кровь. Бледен, как полотно. Пуля попала в рот. Приобщить нельзя, даже воды не может проглотить.

Перевязал доктор страдальца, и его отправили с конвоем в лазарет к железной дороге. Это – минимум 100 верст. Бедняга! Страшно подумать, как он доедет.

Наступила ночь темная, холодная. Выстрелы в сторожевом охранении продолжались, а иной раз раздавался даже и залп. Тревожная была ночь. Я забылся на кане часа на два.

25 апреля

Встали в 4.30 утра. Начальник штаба поехал выбирать позиции, а мы пошли в буддийский монастырь, где были назначены наблюдательный и перевязочный пункты.

Монастырь снаружи представляет из себя очень красивое белое здание с плоской крышей, на которую забралось наше начальство, а после попал туда и я.

Внутри кумирня делится на 2 половины.

В 1-й расставлены длинные скамьи, сидя на которых в свое время молятся монахи. Лежат священные барабаны. Здесь же и библиотека.

Во 2-й половине находятся боги. В центре бронзовая статуя Будды. Направо от него баран с сидящим на нем свирепым богом войны. Налево символическое изображение божества – фигура царственной женщины с 9 головами, с 8 большими руками и 26 малыми: причем на ладони каждой руки глаз, а за спиной крылья. Положение рук различное: 2 руки сложены на молитву, как у католиков, 4 благословляют, в 7-й руке лук, в 8-й зеркало.

Мне кажется, что головы здесь означают мудрость божества, много рук – всемогущество, много глаз – всеведение, крылья – вездесущие; руки, сложенные молитвенно, означают, что божество слышит молитвы людей, сложенные для благословения означают милосердие и благодать, лук – правосудие, зеркало – нравственную чистоту.

Монахи встретили нас чрезвычайно любезно. Особенно внимательно они отнеслись ко мне, т. к. скоро выяснилось, что и я «лама».

Монахи все бритые, без кос, в фиолетовых костюмах, у всех в руках четки. Настоятель, шепча молитву, повел меня в свою келью, которая ничем не отличается от обыкновенной китайской фанзы, только по стенам наклеено много изображений Будды. Келейник монах остался с офицерами в другой комнате. Один офицер предложил ему папиросу. Монах осторожно взял, приподнялся на цыпочки, посмотрел, не видит ли настоятель, затем сел на корточки за дверь и начал быстро курить, показывая знаками, что, если увидит настоятель, то будет бить его.

– «Ох, подумал я: грех-то везде находит себе место».

Вдруг раздался орудийный выстрел. Монахи вскочили и вместе со мной полезли на крышу кумирни.

Река, занятые неприятелем деревни, город Чженцзятунь – все, как на ладони. Направо высокая гора; на ней стали 2 орудия и наши 5-й и 6-й эскадроны. Налево на холме – 4 орудия и 2 эскадрона нежинцев. Впереди залегли пехотные охотники и наши 1-й и 2-й эскадроны.

Когда посыпались наши снаряды на город и деревни, и видно стало, как побежали хунхузы; то наши монахи пришли в неописуемый восторг: хлопали в ладоши, подпрыгивали, радуясь, что наконец-то и хунхузам пришел расчет. Уж очень они им надоели.

До 11 часов утра продолжалась орудийная и ружейная перестрелка. И хунхузы, разбившись на мелкие партии, человек по 100–200 каждая, бежали в разных направлениях, захватив с собою, как показали китайцы, много убитых и раненых. У нас в отряде ранено 4 людей, убито 3 лошади и 6 ранено.

Генерал дал небольшой отдых солдатам, и в 1 час дня мы двинулись далее на юг.

Ветер – буря: с коня валит, а глаза засыпает песком. Вокруг все курится (от пыли) и жалобно воет. Иной раз нет-нет да и грянет то одиночный выстрел, а то и залп: это наш боковой авангард обстреливает попадающиеся навстречу партии хунхузов. Едем без дорог прямо по пустыне. Моя лошадка попадает ногой на что-то острое и начинает хромать. Вот горе-то!

Ведь в конном отряде лошадь – все. Ну, возлагаю надежду на милость Божию и еду.

В 4 часа стали на привал. Подвезли тяжелораненого в грудь нашего солдата, и я приобщил его св. Таин. Бедняга в 10 часов вечера уже и умер по дороге в госпиталь.

В 7 часов вечера окончился трудный день. Мы стали на ночлег в деревне Тулихе, в имении какого-то китайского капитана. Расставили сторожевое охранение. Умылись. Закипели чайники; и мы начали отводить душу чайком, вспоминая пережитое сегодня и думая-гадая, что-то сулит нам завтрашний день. Улеглись на