Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

гуманизма над магизмом. То, в какой степени образ магизма не всплывает в нашей памяти прямо пропорционально тени, что скрывает смысл и свойство этой победы[585].

Проект «истории магизма» кажется естественным последствием тезисов книги, ожидающей публикации, которая представляет собой, со слов Чезаре Касеса, la pars construens[586]: «ответ историзма на натуралистические искажения „господ этнологов“»[587]. Уже на последних страницах «Критической статьи о прелогизме Леви-Брюля» (первая глава «Натурализма и историзма»), содержится ядро первого прообраза «Магического мира»[588], в отрывке, в котором Де Мартино с невероятной ясностью формулирует некоторые основные идеи возможного исследования магизма с точки зрения историзма:

Хоть Леви-Брюль и чуждается различий и ограничений из-за отсутствия исторического чутья и спекулятивной мысли, он фактически анализирует поведение абстрактного интеллекта в кругу магических культур. Помимо прелогизма, к которому он приходит, и который мы считаем неприемлемым, исследование подобного рода всегда будет иметь натуралистический характер, и, будь оно даже проведено без излишеств, в лучшем случае приведет к умозаключению, состоящему из фактов и соответствующих таблиц. Только исследование, направленное на определение Weltanschauung[589] магизма и исторической функции подобного мировоззрения может обрести исторический рельеф. В рамках подобного исследования исторической функции магизма исторический рельеф обладал бы намерением определить, мог ли магизм, и в какой степени, обладать педагогической функцией в своем практическом применении, и если и в какой степени магизм внес вклад в освобождение мирских способностей интеллекта, то есть того комплекса интеллектуальных инструментов (пространство, время, причинно-следственная связь, количество), которые цивилизованный человек применяет в повседневной жизни и научной практике[590].

Отталкиваясь от этой идеи, Де Мартино начинает собирать тексты о магии и шаманизме с намерением найти этнографический материал, на основе которого можно воссоздать Weltanschauung магизма. Результаты этой работы хранятся в архиве, в частности, в двух ящиках с подготовительными материалами к «Магическому миру», и позволяют проследить, хотя бы отчасти, за неравномерным и случайным процессом написания книги. Кажутся особенно интересными в реконструкции этого интеллектуального пути, факты, связанные с «этнологическим документом» и его эпистемологическим статусом.

В соответствии с идеями только что завершенной первой книги Де Мартино представляет себе эту терпеливую работу над текстами натуралистического характера (то есть, чей метод и теоретический подход он не разделяет), необходимым эвристическим подготовительным шагом перед последующим «историографическим анамнезом». Именно в «Натурализме и историзме», критикуя стерильный «филологизм», он утверждал, что «основная ошибка историко-культурной школы заключается в том, что она выдавала за историографию то, что являлось только ее эвристическим этапом[591]». Так как текстам авторов этой школы недоставало настоящего исторического намерения, то они не могли в полной мере называться историческими, и их вклад в историческую этнологию был «низведен» до уровня «филологической эвристики», а именно до предварительной и необходимой «проверки фактов».

Следовательно, Де Мартино начинает с каталогизации этнографических текстов, а потом переходит к составлению «антологии фактов с соответствующими выборками текстов», упорядоченной документальной базы «натуралистического» характера, которая позволяет подойти к определенной историографической проблеме. «Натурализм» и «историзм» становятся двумя разными «плоскостями исследования», которые могут и должны сосуществовать и восполнять друг друга согласно строгой иерархии: Натурализм должен отвечать за задачи пропедевтического и низшего ранга (эвристик0у), в то время как историзм в ответе за высшие задачи, связанные с разработкой настоящего знания, которые Кроче связывал с историей. Для Де Мартино важно разделять эти две плоскости и сделать так, чтобы каждая (но в особенности первая) не выходила за свои рамки: он считает, что Вильгельм Шмидт в значительной мере ошибся именно в том, что он «дал волю» натуралистическому методу, перепутав «практические схемы» пространства, времени и причинно-следственной связи с «категориями историографического процесса»[592].

Первым делом в ходе своего исследования Де Мартино приступает к проблеме «реальности магических сил», о чем он пишет с большой ясностью в письме к Омодео от 20 октября 1940 г.:

Размышления о магической Weltanschauung, ее исторической функции и постепенном растворении в гуманизме западной цивилизации поставили меня перед деликатной и сложной проблемой. Власть над природой, которой будто бы обладает магический мир, является плодом иллюзий или существует на самом деле? В нашей цивилизации на их место пришли силы другого качества, или человечество не обладало ими никак иначе, чем в фантазиях, полных иллюзий? Размышляя над этим, я все больше убеждаюсь, что развязать этот узел не так легко, более того, это является задачей наивысшей важности для того, кто вступает на путь истории магизма[593].

Маяком Де Мартино в начальной фазе создания документальной базы истории магизма, хоть он и не заявляет об это в письме к научному руководителю своей диссертации, был интерес к метапсихике и «паранормальной феноменологии», и, может быть, к магическому опыту, которые составляют самые двусмысленные и противоречивые стороны интеллектуальной биографии Де Мартино. Сам Де Мартино впоследствии, за редким исключением, почти что не упоминал об этих своих интересах[594] (он, например, избегал упоминаний о своих работах, посвященных метапсихике), хоть они и играли для него большую роль в первую половину сороковых годов и, возможно, сподвигли его к изучению «магизма»[595].

В длинной статье, опубликованной в 1942 году в «Проблемах метапсихики», которая составляла первый большой результат предпринятого им исследования, Де Мартино выносит на обозрение новую дисциплину, плод слияния между метапсихикой и этнологией, и пытается определить ее цель – «изучение паранормальной феноменологии среди ныне живущих народов природы» – а также ее метод и «технические нормы работы»[596]. Статья открывается с горячей полемики: в первом параграфе Де Мартино обвиняет этнологов, и в частности эволюционистов, в том, что они выработали свои теории о магии на несущественной основе «фактов, проверенных наполовину». Они размышляют только над «идеологической» стороной магии, то есть над верой в магические силы в качестве мнения, не задумываясь о том, чтобы проверить их эффективность, и поэтому этнологи никогда не смогут разрешить проблему становления магической идеологии. Когда, например, Тайлор утверждает, что «магические процессы покоятся на субъективных ассоциациях идей, принятых за объективные связи между вещами и событиями», он делает «научно необоснованное» заявление «до тех пор, пока не будет доказано, в какой степени магическая (и анималистическая) идеология покоится на реальных фактах, а в какой является субъективной фантазией, иллюзией и внушением, или даже обманом и преувеличением»[597].

С одной стороны, этнометапсихика может предложить метапсихике новые интересные материалы и методы изучения, а с другой, может послужить этнологии в определении становления магии и религии. Но это возможно только после «топографической проверки» реальности магических сил[598]. Ясно,