Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

Сергей Тимофеевич смутился. Пряча деньги, оправдывался:

— Хотел, как лучше. От души... на папиросы.

— На папиросы я знаю, где разжиться, — засмеялся Петро. — У спикулей вытряхну с нетрудового дохода...

Проводив Петра, Сергей Тимофеевич невольно подумал о том, как мало и много надо людям, чтобы стать близкими, — созвучие мыслей и тождественность взглядов на жизнь. Всего на два с половиной часа свела их дорога, а расставались так, будто знакомы бог знает сколько.

* * *

Приезд родителей ошеломил Олега. Он растерянно, глуповатой улыбкой встречал их в прихожей.

— Не ждал, сынонька? — охваченная радостным волнением, целуя его, заговорила Анастасия Харлампиевна. — А мы — досрочно. Соскучились. — Отстранилась, рассматривая сына, засокрушалась:  Да как же ты исхудал, сынуля! Кости да кожа.

К Олегу подошел Сергей Тимофеевич, похлопал но плечу: Не пропал, козарлюга?.. А то мать все беспокоилась. Ну, молодцом. Выли бы кости — мясо нарастет. Только вот гриву обещал срезать и не срезал. Парню оно ни к чему.

Олег поднял чемодан. Пошли в комнаты. Анастасия Харлампиевна тут же всплеснула руками:

— Ай-яй-яй! Хозяюшка ты моя дорогая, какой же у тебя беспорядок! — Она обошла квартиру, сокрушенно приговаривала: — Посуда грязная, все запылилось, постель не собрана, книги разбросаны...

— В самом деле, — осуждающе сказал Сергей Тимофеевич, — будто так трудно за собой прибрать.

— Отвлекаться не хотелось, — оправдывался Олег. — К вашему приезду намечал генеральную уборку, а вы...

— Ну, ничего, ничего, — уже успокаивалась Анастасия Харлампиевна. — Главное — мальчик занимался. Как, Олежка, успеваешь все повторить?

Зазвонило в прихожей. Олег испугался, вспомнив, что должна прийти Светка. И тут же обрадовался: вовремя приехали родители, не застали их вместе. А мать уже звала его:

— Олежка, Светочка пришла.

Они встревоженно пошептались на лестничной площадке, договорились созвониться, и Светка сразу же ушла.

— Чего это она не захотела войти? — спросила Анастасия Харлампиевна. — Какая-то вроде испуганная.

— Чокнутая, — сказал Олег. — В мединститут готовится и дрожит. За конспектом прибегала, а мне самому нужен.

Сергей Тимофеевич вышел на балкон. Покурил. Посмотрел на завод, понаблюдал, как тушильные башни выстреливали в небо белыми облаками. Возвратился к телефону и позвонил в цех. Не дозвонившись, заглянул к сыну. Увидел его за книгой и не стал мешать. На кухне Анастасия Харлампиевна затеяла мыть посуду. Он спросил:

— А мне что делать, Настенька?

Анастасия Харлампиевна, улыбаясь, посмотрела на него:

— Я же тебя насквозь вижу, горе ты мое луковое. Мчался сломя голову вот откуда! Как же усидеть-то. Иди.

— Не обидишься, Настенька? — Сергей Тимофеевич заторопился: — Только погляжу, как там... А тогда уже помогу. Тогда — в твоем полном распоряжении.

И он, довольный, подался на завод, с благодарностью думая о жене, так легко согласившейся в первый же день отпустить его, когда дома столько работы.

А Анастасия Харлампиевна, хотя сама предложила ему смотаться в цех к товарищам, с грустью подумала о том, что иначе и не могла поступить, что к старости ее Сережка становится еще упрямей. Она просто знала: если уж увлекся какой-то мыслью, нельзя его удерживать, занудится, станет раздражительным, даже злым.

Начиная думать об этом, Анастасия Харлампиевна словно на кукан нанизывала случаи, когда муж был к ней несправедлив или невнимателен. Тогда прожитые с ним годы представлялись сплошным ненастьем. И ей до слез становилось жаль себя, свою загубленную жизнь.

В таком состоянии женщины руководствуются лишь одной, глубоко живущей в них уверенностью в том, что они созданы для лучшего. Какое оно, это лучшее, в своем конкретном выражении, они, конечно же, не представляют. Для них важно то, что это лучшее где-то их ожидало, но они пожертвовали своим счастьем ради неблагодарного, поверив в его любовь. Естественно, они вовсе отбрасывают мысль, что вот то, химерное, представляющееся им прекрасным, свершившись в их жизни, могло обернуться вполне реальным пропойцей, бабником, злодеем... Такой вероятности они никогда, ни за что не поверили бы и не поверят — настолько сильна в них мечта о где-то существующей идеальной любви.

Потом это проходит. Не только потому, что было вызвано вспышкой неудовлетворенности, какой-то бытовой неурядицей, раздражением, мелочной обидой, но и по причине иллюзорности пот того манящего за собой журавля в небе. Успокоившись, они начинают понимать это, замечать, что не так уж и обделила их судьба счастьем, что есть любящий муж, дети, работа, достаток, душевная теплота и близость, общие интересы... И снова в их сердца вселяется мир и покой, снова они всем довольны, снова щедры в любви к своему избраннику... Так будет продолжаться до тех пор, пока какая-нибудь безделица, из-за которых чаще всего и происходят семейные драмы, вдруг возмутит их души, и тогда воскреснут печальные мысли о неудавшейся жизни, опять замаячит придуманный ими мираж...

Такой была и Анастасия Харлампиевна, чья жизнь тоже представляла собой чередование приливов и отливов, ясных и хмурых дней. Она вздохнула, все же признаваясь себе, что светлого было гораздо больше. А сколько радости, сколько обоюдного волнения приносили им появляющиеся дети! И сейчас у них все хорошо. Вот только был бы Сережа немножко повнимательнее и ласковей. А еще лучше  таким, как в первые годы их совместной жизни.

Она вытерла посуду, сложила ее в кухонный шкаф, принялась убирать в комнатах, стараясь не шуметь, чтобы не мешать Олежке, и продолжала думать об умчавшемся на завод муже. Теперь она могла более спокойно рассудить и оправдать его чрезмерное, как она считала, увлечение работой, общественными делами. Ведь в конечном счете все это для нее, для семьи. Вот то несчастье, когда мужья пьют, таскаются... А ее во всем замужестве не коснулась эта беда.

Анастасия Харлампиевна перешла в комнату Олега, а его выставила на балкон, где тоже можно было учить. Она привела в порядок стол, развесила одежду, начала складывать постель. Подняв подушку, увидела дамскую заколку-невидимку. Машинально взяла ее и только тогда растерянно посмотрела на постель, на расположившегося в шезлонге с книгой в руках сына. Потом почувствовала, как слабеют ноги, и опустилась рядом на стул. Нет, она и в мыслях не могла допустить, чтобы Слежка... По эта заколка... И почему в его постели?..

Анастасия Харлампиевна растерялась, не зная, что и подумать, что предпринять. Потом укорила себя, ведь это, конечно же, какая-то случайность, а она так разволновалась, бог знает какую напраслину мысленно возвела на мальчика.

— Олег! позвала сына. Подойди ко мне. — И когда он вошел в комнату, спросила: К тебе кто-нибудь приходил?

— Никого не было... Пег, Иван заходил. А что?

— Девочек