Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

—  Не подумал... — хмыкнул Сергей Тимофеевич, — Да я ведь сам являюсь участником этой работы. Нагрузка, не отрицаю, несколько повысится. Но ведь зато достигается значительный выигрыш в использовании машинного времени. При нынешних напряженных планах...

— С этим, пожалуй, можно было бы согласиться, — заерзав на стуле, заговорил Шумков, — однако ваши же товарищи высказываю гея против такой перестройки.

—  Это кто же? спросил Сергей Тимофеевич. Что-то не было таких. Или, может быть, Семен Коряков? Этот действительно хочет шикарной жизни при минимальных усилиях.

— Не будем называть фамилии, — сказал Шумков — Тем более — суть совершенно в ином. Государство установило сроки эксплуатации коксовых батарей, исходя из нормативного температурного режима. Они должны отслужить нам тридцать лет. Тридцать. И ни годом меньше.

— Вы же знаете, что нормативы — далеко не предельные границы возможного, — возразил Сергей Тимофеевич. — В каждый агрегат, механизм, конструкцию закладывается значительный запас прочности. Мы ведь предлагаем повысить температуру обогрева всего-то на семьдесят градусов, довести ее до тысячи четырехсот.

— И из каждой камеры выдавать пирог... — Шумков полистал тетрадь Сергея Тимофеевича с техническими выкладками, отыскал итоговые данные, — не за шестнадцать с половиной, а за шестнадцать часов. — Откинулся к спинке стула, криво усмехнулся. — Как в сказке... Ну, а в случае аварии?

Сергей Тимофеевич, потупившись, молчал — сожалел о напрасно загубленном времени. Впрочем, ему тут же пришла мысль, что теперь, по крайней мере, многое прояснилось и можно подготовиться к разговору с Пал Палычем. А Шумков, поняв его молчание по-своему, продолжал с некоторой уже снисходительностью:

То-то и оно... Но даже не это главное, дорогой Сергей Тимофеевич. — В его голосе зазвучала доверительность. Черт с ней, с этой ответственностью, — не привыкать. Я, как-никак, всю жизнь на командных постах. Но ведь получается довольно странно: вы, замахивающиеся на живучесть батарей, — новаторы. Шумков же, который стоит на страже государственного достояния, оберегает печи, заботится о том, чтобы продлить их использование для нужд страны, — ретроград и консерватор. Вот ведь какая петрушка. А такие разговорчики уже дохе„..т до меня. Согласитесь, милейший Сергей Тимофеевич, они никак не способствуют мобилизации трудовых усилий коллектива а выполнение производственных заданий.

— Разговорчики... разговорчики... Нет таких разговоров, Ипполит Федорович. Пока еще нет. — Сергей Тимофеевич поднялся, взволнованно заходил по кабинету, не без обиды продолжал: — Действительно странно: «Замахиваемся на живучесть батарей»! Будто мы наемные поденщики, а не хозяева. Будто государственное достояние — не наше и потому не дорого нам, рабочим. — Он подошел к столу, взял свою тетрадь, свернув трубочкой, зажал в кулаке. — Значит, не показывали главному, Пал Палычу, как обещали?

— Не до этого! — теряя терпение, раздраженно сказал Шум ков. — Тут план летит к чертовой матери, а вы со своими...

Случилось то, чего боялся Сергей Тимофеевич, о чем говорил Юлию Акимовичу: пока вылеживался на пляже в Коктебеле, Шумной действительно палец о палец не ударил. И еще эта неприятная новость о запарке на заводе.

Как это — летит? — вырвалось у него, — Почему?

— Старая история, — зло отозвался Шумков. Кто-то рапортовал, зарабатывая авторитет дельного работника, и подался дальше — за следующим орденом... Новая батарея валит план — пятая.

— Тогда тем более я вас не понимаю, — упрямо сказал Сергей Тимофеевич, — Думается, нам придется еще встретиться — вы меня не убедили.

11

Павел Павлович пошарил но карманам — стеклянная пробирочка из-под валидола оказалась пустой. Задвигал ящиками стола, заглядывая в них, надеясь, что где-то завалялось спасительное лекарство. Убедившись в бесполезности дальнейших поисков, вызвал звонком секретаршу, виновато попросил:

— Сходи, Наденька, в медпункт. Пусть что-нибудь дадут от сердца.

Медпункт располагался здесь же, в здании заводоуправления — это не то, что бежать куда-то далеко. И вес же Павел Павлович чувствовал себя неловко, давая девчонке поручение, не имевшее никакого отношения к ее служебным обязанностям. Она сразу же, как-то уж чересчур поспешно, умчалась. А Павел Павлович подумал, что годы берут свое, подбирается под шестьдесят, и тут уж ничего не поделаешь: не впереди за спиной жизнь. Когда-то на Юговском заводе начинал он рабочим газосборника коксовой батареи. Прошел почти все специальности, выше и выше поднимаясь в своей квалификации. На его пути встречались хорошие люди в рабочих коллективах двадцатых годов их, конечно, было гораздо больше, чем где бы то ни было. Может быть, потому впоследствии он и стал таким отзывчивым на человеческую беду. Потом комсомольская ячейка послала его, своего активиста, на рабфак. Он окончил индустриальный институт, не изменив коксохимии, и получил назначение на свой же завод мастером коксового цеха. Стал членом ВКП(б). И тогда уже работал не по своему выбору, а там, куда ставила его партия. Это были годы бурного развития тяжелой индустрии: строились новые и реконструировались, расширялись старые металлургические заводы, вступали в строй коксовые батареи. Их надо было обживать, осваивать, налаживать выпуск продукции, так необходимой для рождения металла. Время носило его по всему Донбассу: Горловка, Макеевка, Рутченково... и снова туда, где требовались его знания, все более накапливающийся опыт незаурядного организатора производства. Война оторвала его от родных мест, от любимого дела, переквалифицировала во фронтового оружейника. Два года восстанавливал выведенные из строя, но поддающиеся ремонту артиллерийские системы, винтовки, автоматы, пистолеты. В обязанности их части входило также принимать поступающее из тыла оружие и вооружать им прибывающие на фронт воинские соединения... А осенью сорок третьего, отозванный из армии, он снова возвратился на освобожденную донецкую землю, на Рутченковекнй коксохим. Его назначили начальником несуществующего коксового цеха мертвого завода. Были невероятные трудности: нехватка людей, материалов, неустроенность, полуголодные пайки... и все же рабочие восстановили батареи, дали кокс...

Последние двадцать лет он возглавляет большие трудовые коллективы. Добрую половину этого времени работает директором Алеевского завода-новостройки, завода, который продолжав! наращивать мощности и в будущем должен стать гигантом отечественной коксохимии. За все свое инженерство не помнит такого, чтобы было особенно легко, чтобы не приходилось преодолевать какие-то трудности. Он считал это явление естественным, потом) что с каждым годом возрастали требования но количественным показателям, к качеству продукции. Научно-техническая революция пришла и в коксохимическое производство. У них на заводе, например, камеры первых батарей построили тридцатнкубовые. А теперь возводят объемом почти но сорок два кубических метра. Устанавливается новейшее оборудование с автоматикой, вводится прогрессивная технология, совершенствуется управление производством. Промышленная реформа выдвинула задачу интенсификации производственных процессов...

Нет, легко никогда не было. Даже во времена жесткой регламентации действий управленческого аппарата на местах он находил возможности так строить работу, чтобы