Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

происходивший между отцом и матерью, и уже тогда почувствовал, как учащенно забилось сердце. Несколько дней, со времени приезда родителей, он не виделся со Светой, и теперь представилась возможность встретиться — старики уходят, видать, надолго, Ростислав может появиться только часа через три... У него уже прошла оторопь после памятного, напугавшего его разговора — понял: мать может лишь догадываться, подозревать, но не больше. Олег по-воровски подкрался к окну, сквозь гардину, не касаясь ее, проводил взглядом удалявшихся родителей. Несколько мгновений его еще удерживал страх — а вдруг возвратятся!.. Вдруг Ростислав придет раньше обычного. Однако было в этом страхе что-то притягательное, приятным холодком подступающее к сердцу: схлестнулись благоразумие и юношеский авантюризм, готовность идти на риск. Олег уже не мог отказаться от желанного свидания, а мысль о своей удачливости помогла преодолеть нерешительность. Он метнулся к телефону, набрал номер и, услышав Светкин голос, торопливо заговорил:

— Все нормально. Давай быстренько ко мне... Да не бойся, — начал сердиться, — наши на старый поселок урезали... Говорю тебе! — Он требовал, а она, видимо, не могла отказать, — Так бы и давно, — удовлетворенно сказал Олег. — Жду...

А старые Пыжовы, не торопясь, шли по улицам городка, стараясь держаться тени от уже хорошо поднявшихся тополей и кленов, заходили в магазины, смотрели товары, останавливались перекинуться несколькими фразами со знакомыми. Как же! Возвратились люди из отпуска. И разговоры больше вокруг этого: «Где отдыхали?», «Как отдыхалось?», «Да вы просто молодожены — так прекрасно смотритесь! А мы были в санатории «Донбасс». Чудесно! Только к морю далековато». — «Нет, у нас в Коктебеле море буквально рядом». — «Подумать только, вместе с писателями?.. Ну, у них, наверное, шик?» — «Чего там... обыкновенно». — «Нам еще предстоит отпуск. Думаем на Кавказ». — «Вы, оказывается, счастливчики — у вас еще все впереди!..» Вроде ничего не значащие разговоры, а становилось как-то теплей. Знакомых у Пыжовых много — заметные они люди на заводе, уважаемые. Тот просто поздоровается, другой считает своим долгом поинтересоваться самочувствием Сергея Тимофеевича и Анастасии Харлампиевны или останавливаются узнать, что думает Сергей Тимофеевич о пошатнувшихся заводских делах...

А тут ведь по-разному можно думать. Конечно, завод «посадили» углефабрика и пятая батарея. Но никуда не уйти и от того, что сами, как выразился Пантелей, рассобачились. Производство ведь такое — коллективное: один разгильдяй может погубить все дело. Однако зло даже не в разгильдяях — они на виду и сразу же обнаруживают себя, а это дает возможность предпринимать против них решительные меры. Тут надо брать глубже — ставить вопрос о добросовестном отношении к своим обязанностям каждого заводчанина — рабочий ли это, итээровец, или та же официантка в столовой, которая может испортить человеку настроение, и тогда у него на работе все идет вкривь и вкось. Тут надо уже кричать о необходимости совершенствовать деловые качества, потому что, когда каждый понемногу барахлит на своем рабочем месте, тогда все это выливается в ощутимые потери. Тогда прямого виновника не найти, а дело страдает.

— Сережа, Сереженька, — затеребила его Анастасия Харлампиевна. — Да ты что, глухой? Позвал гулять, а сам на жену ни малейшего внимания — проблемы какие-то решаешь.

— Это я, Настенька, к парткому готовлюсь.

— Нашел время! Дома и придумаешь свое выступление. А сейчас давай в универмаг заглянем.

В отделе тканей она облюбовала материал на расхожее платье, а в обувном — туфельки на осень для Алены. Таких денег у них с собой не оказалось. Анастасия Харлампиевна намеревалась сбегать домой. Но Сергей Тимофеевич воспротивился:

— С тобой когда ни пойдешь — в магазине застрянешь. Никуда оно не денется — завтра купишь. К Герасиму ведь собрались заглянуть.

— Ну хорошо, хорошо, — улыбнулась Анастасия Харлампиевна. — Ворчун ты старый. Идем уже к твоему Герасиму.

Они подъехали трамваем к той остановке, которая и была сделана для рабочих завода, живущих на старом поселке, где садился и выходил Герасим, перешли железнодорожные пути. Сергей Тимофеевич осматривался по сторонам: небольшая асфальтированная привокзальная площадь, распланированный молодой садик.

— Вот здесь, Настенька, мы больше и толкались с Геськой. Только тогда, в двадцатых годах, тут был пятачок, мощенный булыжником, на месте этого садика — заросли, казавшиеся нам джунглями. В кустах уркаганы кублились. А мы петушиные перья собирали, высохшими ветками били на лету голубых стрекоз, маленьких, рыжих, на кустах за хвост ловили. В конце лета обжирались глодом, маслиной... — Сергей Тимофеевич вздохнул: — И для чего оно в памяти держится?..

— Не держалось бы — и не вздохнул, — сказала Анастасия Харлампиевна.

— А то еще на кладбище забирались. Хорошее кладбище было — в зелени утопало. Сколько птиц! Мухоловки, щеглы, чижи, сорокопуды... То мы, малое хулиганье, уже с рогатками туда — на охоту. Да курить учились, сворачивая цигарки из сухих листьев.

— Ай да Пыжов! — воскликнула Анастасия Харлампиевна. — Кто бы мог подумать! Вот не знала..

— И правильно, засмеялся Сергей Тимофеевич. Охмурил, а теперь можно в грехах признаваться.

— Каким ты был — таким остался, — с/наигранным осуждением ответила Анастасия Харлампиевна словами известной песни.

Им обоим эта шутливая перепалка доставляла удовольствие, а Сергея Тимофеевича еще и отвлекала от тревожных мыслей о том, как они встретятся с Герасимом после вот той размолвки.

— Между прочим, — заговорил он, — на этом кладбище окончательно угробил себя Фрол Одинцов. Пантелей как-то рассказывал. Уже после войны, подменяя Громова, откомандированного на Западную Украину, затеял он строить новое здание райкома, поскольку средства отпустили. Выбрал местечко на заброшенном кладбище — хоронить там перестали еще в начале тридцатых годов. Пригнали технику. Экскаватор котлован под фундамент роет, самосвалы грунт вывозят — решили этой землей засыпать яр за поселком, спрямить дорогу. Люди — к секретарю: как же, мол, так? Оно ведь и с этической стороны не очень красиво, и в санитарном отношении. А он, знай, свое продолжает. Начали писать в обком, в Верховный Совет республики, в Москву... Сняли Одинцова. А здание-таки достроили.

Они как раз проходили мимо. Теперь здесь размещалась поликлиника. Рядом поднялась многоэтажная больница, другие строения... И уже не писали люди об этом строительстве, не жаловались, не возмущались тем, что потревожен вечный покой мертвецов. Что ж, Сергей Тимофеевич на собственном жизненном опыте, вобравшем в себя и войну, знает: только первое впечатление бывает сильным, потрясающим, а потом такие же самые действия или явления не вызывают прежних бурных эмоций... Так и исчезло старое кладбище, некогда размещавшееся на краю поселка, за которым сразу же начиналась степь. Со временем оно оказалось в центре Алеевки, и поселок его поглотил. Теперь уже ничего не говорило о том, что когда-то здесь находили упокоение усопшие, что к ним