Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

это случилось. И так — все замужество. Пьянство и мечтания о той, первой любви. Да на мой характер, и дня с таким не жила бы. Это Рая — святая: всю жизнь так переколотиться, перемучиться!.. Еще и жалеет, ухаживает за ним, беспокоится, переживает, плачет...

— Ты очень строга к нему, — заметил Сергей Тимофеевич.

— Это не я строга, а ты больно мягок, — уже спокойнее уточнила Анастасия Харлампиевна. — Герасим не прав. Он очень виноват перед Раей. Согласись, Сережа, нехорошо он с ней обошелся, жестоко... Ну и оставайся верен своей первой любви, не обзаводись семьей, страдай, если иначе не представляешь свою жизнь. Тогда действительно можно говорить о каких-то возвышенных душевных качествах. Но если, страдая, приносишь страдания ни в чем не повинному человеку, жене, матери своего ребенка!.. Как хочешь, Сережа, ничего возвышенного в этом нет.

— Испаскудила Людка всю Гераськину жизнь, — задумчиво проговорил Сергей Тимофеевич. — Привела к концу. Только точку осталось поставить. А я ему говорил: брось, берись за ум... Впрочем, говорить-то легко. Но когда схлестываются ра; зум и чувства!.. — Сергей Тимофеевич подумал, что, сколько живет человечество, столько учится владеть собой, а все еще ходит в приготовишках так еще слаб и немощен разум против бури чувств; что каждое новое поколение, стремясь к совершенству, упорно старается преодолеть тиранию чувств, все время ставит одну и ту же задачу: уметь владеть собой... Он взял жену об руку: — Не справился Герасим с чувствами — вот в чем его беда. И Раю, ты, Настенька, права, очень жаль. Но она тоже не могла приказать себе бросить Герасима, потому что любит. Страдает и любит. Вот в какую они попали круговерть.

13

На широком, под мрамор сделанном из гранитной крошки и цемента крыльце заводоуправления стояли Чугурин и председатель колхоза Круковец. Смотрели, как в машины, представленные автохозяйством, шумно, с веселой перепалкой, шутливыми прибаутками усаживались заводчане. Там командовали Гольцев и Гасий. Комсомольско-молодежную бригаду на ходу сколачивал Славка Дубров.

— Славик, и меня возьми! — надрывалась Анька Сбежнева.

— Не могу! — в ответ кричал Славка. — Не могу, Анна Маркеловна. Вышли из комсомольского возраста!

— Вот напасть! — ляснула себя Анька по бедрам, будто и впрямь огорчена. — Оттуда вышла, туда не пришла!.. Самому, небось, за тридцать перевалило. И вовсе перестарок!

— А я последний срок на комсомоле. К Ивану Толмачеву подкатывайся — его будем избирать!..

Наблюдая веселую суету у машин, Чугурин проронил:

— Вот как рвутся к тебе, Владимир Захарович. И чем только ты их взял?

Круковец — высокий, стройный, с загорелым до черноты лицом и потому, наверное, кажущийся старше своих тридцати двух лет, подбрасывая на ладони брелок с ключом от зажигания, усмехнулся:

— В «профилакторий» едут, Павел Павлович. — И, уловив на себе недоумевающий взгляд Чугурина, объяснил: — А это с веселого языка Аньки Сбежневой пошло. Оно ведь и в самом деле одно удовольствие после заводского жара и гари, оторвавшись от «закопченных самоваров», как она же назвала печи, потрудиться среди степного раздолья.

— Н-да, режешь ты меня без ножа своим «профилакторием». Людей вот отдал, а у самого на заводе не все благополучно. План ты нам будешь делать?

Вроде шутя это было сказано, и не шутя, как бывает, когда, приходится поступаться своими интересами в силу необходимости. Круковец, очевидно, так и понял, потому ответил такой же интонацией:

— Мы временно берем. А уж вы, Павел Павлович, забираете от нас — без возврата. Кто остался в колхозе? Старики. А их дети — у вас пристроились, в транспортно-ремонтных мастерских, шоферами и слесарями автобазы «Межколхозстроя»... Некоторые еще дальше подались — на шахты... Значит, отрабатывайте за них. Логично?

— Ох и «цепкие вы, Круковцы, — усмехнулся Чугурин. — Что батя был — палец в рот не клади, что сынок. Яблочко от яблони...

— До отца мне далеко, — перестав играть брелоком, отозвался Круковец, — Он всей жизнью имел право требовать от людей такого же горения, а я — лишь должностью своей.

— Что верно, то верно, — закивал Чугурин. — Войной побитый — в чем только душа держалась, а сколько в нем было энергии, целеустремленности!.. О земле мы с ним тоже толковали. Это у тебя, Владимир Захарович, от него — отрабатывайте.

А сам подумал о том, что вот и не имел Захар Круковец образования, зато природного ума, хозяйственной сметки, прозорливости ему не надо было занимать. Видно, в корень смотрел, когда незадолго до смерти утверждал, что сельское хозяйство уже переведено на промышленную основу, механизировано и машинизировано, осуществляется денежная оплата за труд, и что производство сельскохозяйственных продуктов вскоре станет не только заботой колхозников, но всего общества, и в первую голову — рабочего класса. Так оно и оборачивается. Теперь на уборку урожая загодя планируются полумесячные, с последующей заменой, поездки больших групп заводчан, не связанных со сменной работой у печей или у аппаратуры химических цехов. Нынешний выезд — разовый: собрать огурцы и помидоры, чтобы отправить в магазины своего городка, старого поселка, Ясногоровки.

Да, остался в памяти людей прежний председатель колхоза старой Бурьяновки, а нынешнего Заветного. И не таким, каким изобразил скульптор, установивший на площади перед зданием правления колхоза и клубом бюст дважды Героя Социалистического Труда Захара Круковца. А вот тем — горьким и дерзким одноглазым, одноруким солдатом, в отчаянном порыве срывающим крышу со своей хаты, чтобы отдать солому оставшемуся без корма колхозному скоту... Его и скосило посреди степи, когда ехал на бидарке к току. Упустил вожжи, схватился за грудь, пронзенную болью, наверное, еще некоторое время чуя кровоточащим сердцем каждую ухабинку полевой дороги. Верный Воронок не сбился с пути, привез к людям своего уже бездыханного хозяина... С тех пор и руководит колхозом его сын, после окончания института работавший в колхозе главным агрономом.

К Чугурину и Круковцу подошел Гольцев уточнить маршрут.

— А мы с тобой, Константин Александрович, впереди поедем на моем «козле», — отозвался Круковец, снова подбрасывая брелок и весело подглядывая на автоколонну, — Сила! — восхищенно добавил он. — В Заветное и заезжать не будем — прямо десантом на поля.

— У тебя не разгуляешься, — проронил Чугурин. — Только смотри не выпотроши их окончательно. Знаю вашего брата: заполучив рабочие руки, норовите все выжать. А им завтра в первую выходить.

— Что вы, Павел Павлович, усмехнулся Круковец. — У меня никакого нажима, никаких принуждений. Только и надеюсь на рабочую сознательность.

— Да молоком не опои, — продолжал Чугурин, — а то молоко с овощами...

— Ученые уже, отозвался Круковец, вспомнив, как в минувшем году от доброты