Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

молодого специалиста руководить художественной самодеятельностью. Зарплату ему положил хорошую, квартирой обеспечил. И директор клуба у него со специальным образованием — оканчивал техникум культпросветработы. Так что на культуру Круковец раскошеливается охотно. Это для тех, кто после школы задерживается в колхозе...

И еще одно большое дело тянет за счет колхозных средств — благоустройство Заветного. Батя его начинал, а он достойно продолжает с гораздо большим размахом. Сначала фермы асфальтными дорогами соединил, потом до трассы довел асфальт. Теперь не страшна распутица ни весной, ни осенью. В любое время года можно вывозить молоко, другие сельскохозяйственные продукты. Экономически выгодно. Да и людям очень удобно. Раньше добирались в Алеевку, откуда потом можно попасть и в райцентр, и в Югово. Нынче и в Заветное рейсовый автобус ходит. А в самом селе небольшая площадь перед клубом и зданием правления, где установлен бюст Захара Круковца, и центральная улица тоже заасфальтированы, тротуары цементными плитами выложены, вдоль улиц хорошо разрослись ореховые деревья... От старой Бурьяновки разве что воспоминания остались. Теперь если бы и понадобилась солома — не найти ее на стрехах. Дома колхозников покрыты у кого черепицей, у кого шифером. И почти над каждой крышей квадраты, ромбы, кольца, стальные «метелки» направленных в сторону Югова телевизионных антенн.

Да, молодой Круковец пошире отца размахнулся. Прицел у него на еще большую интенсификацию хозяйства. Надеется немалую выгоду извлечь из того, что совсем рядом индустриальная громадина возводится — крупнейший в Европе коксохимический комбинат. Если стать основным поставщиком сельхозпродуктов в торговую сеть и предприятия общественного питания завода, только на тонно-километрах, на горючем, на низком проценте амортизации машин сколько экономится средств! А Круковец этого и добивается. И Гольцев подумал, что, может быть, таким и должен быть настоящий хозяин: знающим, энергичным, бережливым, к людям внимательным, сердечным, в меру хитроватым, в меру простодушным, но всегда себе на уме, когда это касается не личных, а общественных интересов. Чтобы так вести дело, так самоотверженно отдаваться работе, нужна, очевидно, не только партийная убежденность, но и еще что-то, делающее каждого человека в его трудовой деятельности неповторимым. И он спросил:

— Слушай, Захарович, в сельскохозяйственный пошел по призванию или чтобы бате угодить?

— Почему это тебя заинтересовало?

— По нынешним временам, куда ни шло, факультет механизации. А чтоб агрономический...

— Хлеб, небось, ешь? — отозвался Круковец.

— Все едят, да не все растят. Я просто хочу сказать, что при теперешних широчайших возможностях выбора своего жизненного пути в сельскохозяйственные институты часто идут случайные люди, провалившиеся на вступительных экзаменах в других учебных заведениях, ну, и те, конечно, кто уж по-настоящему одержим. Таким мне почему-то представляется контингент сельхозвузов.

— Мрачновато, — сказал Круковец, — а, в общем, близок к истине. Хронические недоборы даже при таком положении, когда наши неофициальные эмиссары при столичных вузах подхватывают провалившихся на первом же экзамене абитуриентов. Толку от них, естественно, мало. Человек мечтал стать авиаконструктором, геологом, архитектором, кибернетиком... а тут вдруг навоз, компосты, возделывание гречихи, искусственное осеменение, севообороты.:. Некоторые, правда, прикипают к хлеборобскому труду. Это те, кто не только проникается сознанием его нужности и значимости, но и обнаруживает в нем своеобразную романтику. Лишенные этой благодати не работники. То уже ищи их в городе.

— Село еще не удовлетворяет культурных запросов — проговорил Гольцев. — Кажется, этим объясняют бегство молодежи и специалистов в город.

— Чепуха, — отозвался Круковец. — Сказать так, — значит, ничего не сказать. Да мы чаще иных горожан бываем в театрах, филармонии, пользуемся услугами областной библиотеки, в клубе принимаем гастрольные труппы, свою самодеятельность смотрим, прокручиваем новые фильмы даже раньше, чем они попадают в Алеевку. Так же вечерами у телевизоров просиживаем. За громкой фразой о сельском бескультурии скрывается обыкновенный быт. Кого город успел развратить теплыми туалетами, паровым отоплением, ванной, тому очень неуютно пользоваться в непогодь дощатым нужником, особенно сразу с постели, обременительно запасаться углем, каждый день растапливать печь, убирать жужелку, носить из колодца воду? купаться в корыте... К тому же все это забирает уйму времени. Вот здесь собака зарыта. С газом ведь наши сразу приспособились, как только дороги проложили. Сейчас почти у всех газовые печки. Приходит машина, привозит баллоны с пропаном, а пустые берет на зарядку. Какое облегчение готовить еду! Удобно, быстро, чисто... Да если нам, при нашей близости к природе, с нашим нектарным воздухом создать городские бытовые условия, отбоя не было бы от желающих работать в сельском хозяйстве, города обезлюдели бы.

— Потому и не создают, — засмеялся Гольцев. — Тем более еще хватает чудаков, которые и без этих условий не изменяют селу. Тебя вот, что тут держит?

— Все, — сказал Круковец, — и убежденность, и романтика, и память... А более всего — давний урок, как надо отдаваться делу, преподанный отцом. Этот урок у меня с детства, с той последней военной зимы перед глазами, и не забуду его до конца своих дней.

— Слыхивал и я про тот урок, — закивал Гольцев.

— Ну вот, и не надо спрашивать, — коротко отозвался Круковец.

Съехав с основной дороги и попетляв между плантациями, они остановились возле штабеля пустых ящиков. Гольцев осмотрелся и подумал, что Пал Палыч — как в воду глядел: у Круковца не очень разгуляешься. И тара была готова, и весы, а при них — кругленький, розовенький дедочек, покрытый капроновой, видавшей виды шляпой, в очках с одной дужкой, блокнотом в руке и модерной шариковой ручкой за ухом.

— Как, Силантьевич, дела? — опросил Круковец, здороваясь с ним за руку.

— О’кей, Захарыч! — жизнерадостно проговорил дедок. — О’кей.

Это неожиданное в его устах «о’кей» вызвало у Гольцева невольную улыбку. А Круковец — хоть бы что. Видать, такое ему было не в диковинку.

— Фронт работ подготовили? Смотрите, какая армия едет, — качнул головой в сторону приближающихся машин. Справитесь, Силантьевич? Подмоги не запросите?

— Что ты, Захарыч?! Войсковому старшине, дотопавшему с боями до Эльбы, такие речи...

— Ну и чудесно, — сказал Круковец, представил ему Гольцева. — Опирайтесь, Силантьевич, на партийную силу, а я подался. — Обернулся к Гольцеву: Попозже наведаюсь. Думаю, вы тут сладите...

Однако помощь Гольцева почти не понадобилась. Силантьевич командовал, как заправский полководец. Молодежь во главе со Славкой Дубровым отправил на соседний участок собирать огурцы. На плантации помидоров остались более пожилые и женщины — здесь хоть не до самой земли нагибаться. Силантьевич заблаговременно расставил в междурядьях ведра и плетеные корзины с таким расчетом, чтобы каждый снимал помидоры с двух рядков. Показал, куда носить собранное, предупредил, чтобы брали только зрелые помидоры и не обламывали стебли, взмахивал короткопалой