Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

«призыве сеньоров суда» выражена традиция прежнего существования Парламента в системе Королевской курии, когда король по своему желанию и в нужное для себя время собирал сессию суда. К началу XV в. формально ничего не изменилось: по-прежнему она открывалась по «призыву короля» в установленные королевскими ордонансами сроки и продолжалась с 12 ноября до конца сентября[38].

§ 1. Работа как способ существования

Король лично должен был открывать сессию Парламента, но в XV в. почти никогда этого не делал. В его отсутствие это делал канцлер как глава всей королевской администрации. Он зачитывал ордонанс о «призыве сеньоров суда», затем адвокаты и прокуроры приносили клятву[39]. Торжественное чтение ордонанса и принесение стандартной клятвы превратилось в пышную церемонию, важную для формирования образа власти Парламента, но утратившую функциональный смысл. И скороговорка обоих гражданских секретарей при описании этого ритуала является лучшим тому подтверждением: «Были прочитаны ордонансы и принесены клятвы», — вот и все, что считали они нужным записать.

Реальность же заключалась в том, что Парламент собирался не по воле короля, а потому что королевство нуждалось в работе верховного суда. И главное, это стало потребностью для самих чиновников Парламента, для которых работа в нем была профессией, дающей к тому же материальное благополучие и высокое общественное положение.

В самом ритуале открытия сессий нельзя не заметить этого мощного нажима чиновников, этого дыхания в спину открывающему.

Не откроет король, и даже канцлер, они сделают это сами. Так они и поступили в 1415 г., и в отсутствие канцлера, находившегося с королем в Руане, в период ожесточенных боев с английскими войсками, Робер Може, первый президент Парламента, открыл сессию (12 ноября 1415 г.).

Парламентские чиновники в любой ситуации добивались лишь одного — работы Парламента. Никакие обстоятельства не могли помешать им прийти во Дворец на о. Ситэ и приступить к работе. А в изучаемый период помех было более чем достаточно. И важнейшая из них — обострение политической ситуации в Париже и королевстве в целом. «Из-за опасностей вокруг Парижа и Вермандуа» заседания Парламента отменялись в октябре — ноябре 1411 г., но как только напряжение спадало, чиновники вновь шли в залы «так поспешно, как только могли» (12 ноября 1411 г.). Так со всей остротой повторилось в мае 1418 г., когда в Париж вошли войска герцога Бургундского, и посреди разгула политических репрессий парламентские чиновники добиваются возобновления работы Парламента[40]. Правда, он вынужден сократить заседания до двух дней в неделю, а при закрытии сессии 1 октября 1418 г. Никола де Бай обмолвился о том, что «в Париже и во многих областях королевства большая смертность», да и попросту идет гражданская война, превратившая Парламент в обесцененный инструмент «справедливости для всех» (25 июля, 1 сентября, 28 сентября 1418 г.). Парламент ничего не мог противопоставить этому, кроме работы, ставшей его способом борьбы с анархией, произволом и беззаконием, способом выживания для самих чиновников.

Так кризис королевской власти выявил уровень оформления Парламента как самостоятельной общественной силы, осознающей свои интересы и заинтересованной в сохранении центрального аппарата.

Ярким выражением этой черты в облике чиновников Парламента XV в. является их поведение в дни небывало холодной зимы 1408 г., сковавшей снегом и льдом почти всю Западную Европу. Холода обрушились внезапно: 17 января 1408 г. Никола де Бай записывает в «протокол» объяснения-извинения по поводу неразборчивого почерка — чернила замерзли, и даже попытки обводить буквы не дали результатов. «Люди говорят, что сто лет не было так холодно», а столетие — это синоним эпохи. Вскоре Парламент поручил своему чиновнику заботы о дровах, свечах, светильниках для залов Дворца. А через десять дней, 27 января, произошло затмение Луны и начались новые испытания: замерзла Сена, да так, что (небывалое дело) «народ ходил по реке туда-сюда и ездил на повозках, как по мостовой, а снег был в таком количестве, какого не было на памяти людей». И вот 31 января, т. е. на пятый день после затмения, грянула беда: мороз стал спадать, а с ним — таять снег, льды затрещали и начался ледоход. Лавина нарастала, и вскоре вышедшая из берегов Сена, неся глыбы льда, начала свое разрушительное течение. Ночью льды крушили деревянные мосты через Сену, примыкающие к ним дома. Сломаны были и Малый мост, и 20–30 домов возле него, «построенные лет 27–28 назад». Наутро город был отрезан от Ситэ, а чиновники Парламента — от Дворца.

2. Король Карл VII на заседании Парламента. Жан Фуке (Государственная библиотека, Мюнхен)

Парламент оказался парализован. Утром 31 января не пришли ни советники, ни адвокаты, ни прокуроры, ни мелкие служащие, никто, кроме первого президента, двух-трех советников и самого гражданского секретаря Никола де Бая.

Казалось бы, беда для всего города: разрушены мосты, дома, стоит небывалый холод, вскоре настанет дефицит дров и хлеба. Все это вполне оправдало бы перерыв в работе Парламента. Но только не в глазах самих его чиновников. Сетования Никола де Бая на плохой почерк, ибо разогреть чернила и руки ему не удавалось, согласуются с его извинениями, аккуратно вписываемыми в «протокол» о причинах приостановки работы Парламента. Когда в начале февраля стало ясно, что невозможно переехать бушующую реку, тем более ждать строительства новых мостов. Парламент решил начать заседания: те, кто был отрезан от Дворца, нашли временное помещение и возобновили заседания суда и вынесения приговоров, а оставшиеся в Ситэ стали работать здесь. При этом предусматривалось соблюдение всех формальностей, вплоть до ведения двух протоколов на параллельных заседаниях (1, 3, 4, 6 февраля 1408 г.), ибо авторитет Парламента поддерживался, среди прочего, бесперебойной, не знавшей существенных перерывов работой и его чиновники не могли примириться с тем, чтобы стихийное бедствие одержало верх над законами королевства Франции. А может быть, они боялись, что общество не заметит их отсутствия за обрушившимися бедами, да так и не вспомнит об их необходимости.

Так или иначе, в отношении чиновников к своей работе в Парламенте ярче всего проявился достигнутый институтом уровень зрелости. Чиновники, как подлинные профессионалы суда, воспринимали любые перерывы в работе как посягательство на их интеллектуальную собственность, реализуемую в Парламенте.

И именно на этом этапе развития чиновничества уже видны симптомы превращения его в бюрократию. В самом деле, самостоятельность как проявление развитости института может перерасти в автономность по отношению к обществу. Особенно это провоцируется кризисных ситуациях. Общество сотрясают кризисы, оно переживает изменения, и они могут мешать работе учреждения, в данном случае Парламента. И тогда Парламент замыкается в себе, на себя.

В сущности, он начинает работать