Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

областей королевства Франции. Уголовные дела разбирались в специальном помещении — так называемой Уголовной башне (Tournelle Criminelle), где приговоры выносили только чиновники-миряне; а во второй половине XV в. была создана и отдельная Уголовная палата[24].

С самого начала была определена и численность Парижского Парламента (около 100 человек), складывавшаяся следующим образом: четыре президента, тридцать чиновников Верховной палаты (Grande Chambre) — пятнадцать мирян и столько же клириков, сорок чиновников Следственной палаты (Chambre des enquetes) — шестнадцать мирян и двадцать четыре клирика, восемь чиновников Палаты прошений (Chambre des requctes de Palais). К Парламенту относились также восемь чиновников Палаты прошений короля (Chambre des requetes de I'Hotel), дублировавшей функции аналогичной палаты Парламента и являвшей собой, таким образом, анахронизм Королевской курии. Завершали состав Парламента двенадцать пэров Франции (шесть светских и шесть церковных), призванных вершить дела знати («суд равных»)[25].

Задержимся еще на численности и структуре: исходя из документов и согласно общепринятому мнению в историографии, цифра «100» необъяснима с точки зрения нужд Парламента и имеет скорее символический смысл — аналогию с римским Сенатом[26].

Помимо апелляции к античной традиции, цифра «100» символизировала приоритет судебной палаты: Парламент был самым крупным по численности органом государственного аппарата. Для сравнения: Канцелярия короля насчитывала всего сорок человек; Палата счетов, ведавшая всеми финансами короны, — двадцать четыре; государственная Казна — десять чиновников[27]. Таким образом, определенная ордонансом численность Парламента призвана была выразить значимость института, его абсолютное верховенство в структуре государственного управления, вытекавшее из особого места суда в реализации власти и приоритета функции короля-судьи[28].

Важно подчеркнуть, что эта цифра была скорее контрольной: ее нельзя было существенно менять без санкции короля. Однако Парламент и сам стремился укоренить такую численность, что вскоре обернулось источником непреодолимых трудностей для института, не справлявшегося с увеличивающимся по мере расширения судебной власти короля потоком дел, что вызывало нарекания в адрес Парламента со стороны всех слоев общества.

С этой точки зрения, обратим внимание на двенадцать пэров, чье присутствие в Парламенте было обязательным при рассмотрении крупных государственных дел. Они представляли светскую и церковную знать, от церкви — архиепископ Реймса, епископы Лана и Лангра (все трое герцоги), Бовэ, Нуайона и Шалона (все трое графы); от светских сеньоров также три герцога — Нормандии, Бургундии, Аквитании, и три графа — Фландрии, Тулузы и Шампани[29].

Не оспаривая общественного веса и места в государстве этих сеньоров, нельзя не заметить соразмерности, симметричности состава пэров, а уж число «12» невозможно объяснить функционально, вне библейской традиции. Здесь, как и в численности Парламента, символика цифр воз–26 обладала над прагматической целесообразностью, и двенадцать пэров, самых крупных светских и церковных сеньоров, оказались заложниками профессиональных чиновников, чье подавляющее большинство не позволяло знати оказывать сколько-нибудь заметного влияния на решения Парламента. В итоге двенадцать пэров превратились в орнаментальные фигуры, поддерживающие внешний блеск Парламента, ибо не имели юридически закрепленных преимуществ перед остальными членами института.

Вместе с тем, присутствие 12 пэров на заседаниях, особенно при рассмотрении дел знати, в сочетании с преимуществами дворян при отборе чиновников в Парламент способствовало поддержанию авторитета дворянства и смягчению эффекта от преобладания профессионалов суда.

И ещё одна важная черта парламентской организации видна уже на примере структуры Парламента: королевские ордонансы закрепляли верховенство лиц духовного звания над мирянами. Этот фактор тем более заслуживает внимания, поскольку парламентская корпорация, как и всякая средневековая социальная организация, активно способствовала созданию парламентских династий и была заинтересована в преемственности парламентских традиций. Преобладание лиц духовного звания было не только следствием воздействия церковной организации на формирование светской власти, но вызывалось жизненно важной задачей Парламента — борьбой с церковной юрисдикцией, а для этого нужно было иметь формальное право и реальные знания в делах церкви[30]. Участие лиц духовного звания в работе верховного суда подверглось существенной трансформации, также связанной с укреплением королевской власти. Вначале представители церкви были необходимы Парламенту, поскольку они лучше других были подготовлены своим образованием и опытом к работе суда. Со временем, по мере увеличения знатоков права и практиков суда, они покинули Парламент, который к тому же начинал работать в течение всего года, что было несовместимо с основными функциями духовенства. Однако люди духовного звания были потребны Парламенту в его претензиях на часть юрисдикции церкви. Эта коллизия была разрешена в период папской схизмы, когда король Франции получил широкие права раздавать бенефиции и использовал их для поощрения своих чиновников. Так Парламент сохранил в своем составе значительный процент чиновников-клириков, имевших несколько церковных бенефициев и должностей, но они уже не были собственно духовенством и обязаны были такой церковной карьерой службе королю.

Стабилизация состава Парламента выразилась окончательно в ордонансах 1342–1345 гг., отменивших устаревшую процедуру роспуска Парламента и набора королем новых чиновников на следующую сессию[31]. Таким образом, было официально признано оформление внутри Парламента обширного и постоянного по составу слоя профессионалов, способных обеспечить деятельность суда. И хотя с самого возникновения Парламента там была группа профессиональных легистов, почти постоянно заседавших в Парламенте, отмена ежегодных наборов открыла неограниченные возможности для формирования чиновников-профессионалов суда, закрепления специалистов, повышения личной активности и инициативы. И главное — в этих ордонансах фиксировалось право Парламента выбирать самому нужных ему людей. Так, статья 7 ордонанса от 8 апреля 1342 г. определяет следующую процедуру формирования Парламента: теперь не король и его приближенные, а специальная комиссия профессионалов, во главе с канцлером Франции, состоящая из трех президентов Парламента, десяти мирян и стольких же клириков — чиновников Верховной палаты — определяет состав всех палат, а король только его утверждает. Статьи 2–3 ордонанса 1345 г. устанавливают, среди прочего, окончательный состав всех палат Парламента и передают выбор кандидатов полностью во власть чиновников института.

Стабилизация парламентской среды и право самой корпорации комплектовать свои кадры определили облик Парламента, его социальный состав. В исследуемый нами период социальный облик парламентской корпорации можно представить по данным, полученным Ф. Отран. Средний возраст вступавшего в Парламент чиновника в 1390–1418 гг. составлял 42 года. Покидали службу в Парламенте по следующим причинам и в таком соотношении: из 490 чиновников за 1345–1454 гг., чья судьба известна, умерли состоя на должности 289 человек, или 59%; перешли на другую службу 142 человека, или 29%; передали свое место другому 28 человек, или 5,7%; смещены 26 чиновников, или 5,3%. О стабилизации состава свидетельствует также пожизненное жалованье, получаемое после долгой службы. Так, в 1408 г. в Парламенте насчитывался 31 чиновник, прослуживший более 20 лет, из них пожизненное жалованье имели 26 человек; аналогичны данные для 1420 г. — 14:12. При этом в различной степени