Селянин - Altupi

кожурой, а может, её покупали в магазине или на рынке, или ещё где. Кирилл понятия не имел, как конкретно этот корнеплод попадал на обед в их семье. Его это и не интересовало, важнее было то, что его зовут к столу! Изгнание отменяется!

Андрей не замечал, что на него внимательно пялятся, читая как книгу. Он поставил тазик на землю. Взялся одной рукой за черенок и, помогая себе плечом, надавил ногой на край блестящего стального полотна лопаты. Земля вспучилась, развалилась, являя на свет желтоватые крупные и помельче клубни. При этом Андрей продолжал болтать:

— Больше люблю с маслом. Со сливочным, конечно. Вкуснота! А Егор любит с… ну, знаешь, в салате из огурцов, помидоров и лука жижа такая получается… Вот он так любит. А ты как любишь?

— По-всякому, — отмахнулся Кирилл, мотая сведения на ус.

— А, ну хорошо! Я салат сделаю, будете есть. Огурцы и помидоры, пока вы в город ездили, я уже набрал. Ты салат с майонезом любишь или с подсолнечным маслом?

— Я? — Кирилл дёрнул плечами, его мать на дух не переносила вредное подсолнечное масло и не жаловала майонез, но он всё это ел по разным кабакам и хатам. — Не знаю. А Егор как любит?

— С майонезом, конечно! Майонез вкусный! Особенно если на перепелином яйце.

Кирилл слушал и вдруг понял, что уже минут пять наблюдает, как Андрей копает, наклоняется и выбирает картошку из земли, ссыпая её в тазик. Хлюпает носом, пыхтит, высовывает от усердия язык, а дело движется не быстро, потому что одной рукой неудобно.

— Андрюш, давай я накопаю, — спохватился Кирилл и пошёл по грядкам к нему. Только сейчас обратил внимание, что небольшой клок картофельной делянки перерыт, из грядок не торчит жухлая коричневая ботва. Следовательно, эта вылазка за молодой картошкой не первая.

— Да нет, не надо, — возразил пацан. — Я уже почти нарыл. Картошка крупная, три раза копнул, и готово! Правда, теперь надо больше, ведь ты теперь у нас живёшь.

Эти слова бальзамом потекли на встревоженную до крайней степени душу. Кирилл всё-таки присел на корточки и стал выбирать клубни. Они были гладкими, чистыми и сухими, земля к ним не приставала.

— Андрей, а… Егор что-нибудь говорил? — Сердце Калякина сжалось, боясь ответа на только что заданный вопрос.

— О чём? — не понял мальчишка, переходя к новому кусту картошки.

— Ну… обо мне, и вообще. Какое у него настроение? Где он сейчас?

Андрей остановился, не до конца вытянув картошку на поверхность. Узкие тёмные брови сначала съехали к переносице, потом взметнулись вверх:

— А, так вы поругались? Поэтому он меня выпроводил с улицы?

— Мы не ругались.

— Ага, так я и поверю! А что вы тогда делали, когда из города приехали?

— Ничего не делали. Ко мне предки приехали, я с ними базарил, а Егор ждал, — признался Кирилл, видя в младшем брате союзника. — Вот и всё.

— И зачем твои предки в наши края заехали? — Андрей был полон здорового детского скептицизма. — Э-ээ, дай угадаю! Тебя с Егором спалили?

— Ага. Суки одни сдали меня.

— Ничего, не переживай, чувак. Когда-нибудь тебя оставят в покое.

— Да хер с ними! — Кирилл повернул голову и сплюнул через левое плечо. Слюна впечаталась в землю белой пеной и стала впитываться. — Андрюх, про Егора давай: что он говорил?

— Ничего не говорил.

— А где он?

— В подвал пошёл за мелкой картошкой, скотине варить будет. Соседям продукты разнёс, воды натаскал, мамке… — паренёк внезапно замялся, будто поняв, что не обо всём можно рассказывать посторонним, выкопал ещё куст картошки и убрал лопату, опёрся на неё. — У Егора летом всегда дела есть, а я как назло руку сломал. Хорошо, что ты помогаешь, а то бы он совсем запарился. — Андрей помолчал и добавил: — Егорка молодчина, а ведь мог себе и ленивого найти!

Кирилл хотел усмехнуться — это он-то не ленивый?! Но что-то было не до усмешек. Неопределенность глодала поедом, выгонять его вроде бы не собирались, а там кто его знает? Андрюшка вон считает его полноценным парнем брата, а Егор слишком занят, чтобы уделить ему капельку времени. Ещё и внутренний голос проснулся и нашёптывает, мол, бежать отсюда надо, ведь нормальной жизни, безудержной любви тут не обломится: любовничек будет целыми днями вкалывать, не выделяя времени на шуры-муры, да и тебя будет припрягать, умаешься. В какие-то моменты голос был очень даже убедительным. Кирилл боялся дать слабину и поддаться его увещеваниям. Однако пока его рука механически выбирала картошку из земли, большим пальцем счищая с клубней остатки грязи.

Наконец, последняя мелочь была отправлена в тазик, еле поместилась на вершине картофельной горки.

— Донесёшь или помочь? — поднимаясь на ноги, спросил Кирилл. Похлопав ладонями, отряхнул перчатки.

— Конечно, донесу! — воскликнул Андрей, словно у него опять спросили несусветную глупость. — Лопату только здесь оставлю, потом принесёшь? И помоги поднять.

Калякин нагнулся и поднял тазик. Ручек в нём не предусмотрели. Хотя одной рукой и с ручками не донесёшь такую тяжесть. Андрей оттопырил руку и кивнул на образовавшийся между ней и левым боком промежуток:

— Давай сюда.

Кирилл выполнил просьбу, прислонил тазик к телу мальчика, а тот подхватил ношу и прижал к себе.

— Аккуратно — тяжёлый, — проинформировал Кирилл, убирая руки.

— Да я уже понял. Донесу как-нибудь.

Андрей собрался идти, но Кирилл его удержал и спросил то, что давно вертелось на языке, и что частично он знал. Спросил, хоть и понимал, что парню тяжело стоять с полным тазом картошки, к тому же на солнцепёке.

— А предыдущий парень Егора?.. Ты его знал?

Рахманов наморщил нос, словно услышал о чём-то мерзком, как козявка из носа. И это уже порадовало Кирилла.

— Видел один раз, когда он к нам с Егором приезжал, — ответил Андрей, тазик в его руке играл вверх-вниз. — Ещё у Егора его фотография есть.

— Он её хранит?

— Ага.

Это выясненное обстоятельство свело на нет только что промелькнувшую радость, на сердце повеяло могильным холодом: фотографии хранят не просто так.

— Егор любит его? — спросил Кирилл и откашлялся, возвращая голосу силу. Холодно вдруг стало не только на сердце: жаркий воздух внезапно защипал морозцем. А мальчишка как специально не отвечал мучительно долго — секунды