Селянин - Altupi

себя за мягкотелость, загнавшую его в ловушку. Защитить его было некому, разве что копошащимся в пыли курам — улица оставалась абсолютно пустой.

— А пока ты не заклеил мне колёса, пидорок, — проговорил Кирилл ему прямо в ухо, — я пойду… полоть картошку, — после короткой паузы закончил он и, отпустив футболку, прижал растерявшегося Егора к себе, положил подбородок ему на плечо. — Я люблю тебя, дурень, и не уйду. Ты сказал: «Лучше для нас двоих». Нас — двое. И уж своих предков я точно к нам не подпущу.

Калякин снова отпустил Егора, в этот раз из объятий, и, отойдя на несколько шагов к калитке, повернул голову. Ему очень хотелось увидеть, как Рахманов радуется и улыбается оттого, что Кирюха неплохой, в общем-то, малый, и мнение о нём, вновь спикировавшее ниже плинтуса, оказалось ошибкой. Намеренной шуткой. Но никаких улыбок, естественно, не было. Егор всё также пребывал в задумчивой прострации и не поднимал глаз. Он напоминал зайца из сказки, в избушку к которому напросилась пожить лиса, а теперь хозяйничает там и вот-вот выгонит.

Однако дело заключалось не только в жилье и проблемах, как в сказке. В реальности сейчас были замешаны чувства — теплится ли у Егора что-нибудь в груди? Поверит ли он в искренность слов любви? Сочтёт ли себя достойным кусочка личного счастья? Даст ли шанс им двоим?

Кирилл уловил метание в мыслях Егора и, быстро шагнув назад, попросил:

— Пожалуйста, занимайся своими делами, а я сам справлюсь с огородом.

Сказав, он так же быстро развернулся и ушёл в дом переодеваться, а потом отправился в огород. Егор ещё стоял на улице, выбор перед ним стоял, видимо, трудный.

42

Кирилл ползал по грядкам, заканчивал первые две. Через каждые три минуты оглядывался: не покажется ли меж ветвей яблонь Егор, но того не было. И слава богу! Пусть не приходит, занимается матерью, братом, живностью, мотоциклом, пусть без дела валяется на диване и плюёт в потолок. Кирилл молился об этом Деве Марии, Николаю Угоднику и всем святым, каких мог припомнить поимённо, и всем им скопом.

Удивительно, но усердия в работе при страхе быть изгнанным только прибавлялось. Он выдирал траву, даже не думая о своих действиях, механически. Не ныл от впивающихся в кожу через перчатки колючек — не замечал их. Не считал, сколько метров осталось, не бурчал под нос, что сейчас упадёт мордой в землю и сдохнет. Ему не мешали ни грязь под ногтями, ни периодические попадающие между ступнями и подошвой шлёпок твёрдые, как камни, комья сухой почвы. Его не вгоняли в уныние огромные размеры картофельной плантации. Наоборот, Калякину хотелось, чтобы грядки не кончались. В мозгу сложилось некое суеверие: пока он выдирает сорняки и сваливает их в кучи, его из дома не выдворят.

Конечно, он непрерывно анализировал, искал причину, по которой Егор не шёл возобновлять неприятный разговор. Кирилл не верил, что Рахманову нужен батрак, как сказали родители, или что решающую роль сыграли пакеты с едой, уже унесённые в дом. Да при чём там еда! Эта семья не пойдёт против совести даже за мешок с бриллиантами! Кредо этой семьи — лучше бедно, но честно.

И нельзя думать, что Егор боится этого разговора, оттягивает его. О нет, этот парень с хрупкой фигуркой и длинными волосами совсем не трус, в нём закалённый адским пламенем стержень. Не будет он медлить с разговором, тем более, когда пропалывают его огород.

Значит, остаётся…

Кирилл вспомнил мягкий поцелуй в плечо после секса прошлой ночью, снова ощутил на коже невесомое касание губ. Вспомнил, что рука Егора всё время сна обнимала его. Может, где-то здесь и кроется причина. Егор ведь уже должен был понять, что от его постояльца, набивающегося в любовники и члены семьи, опасности не исходит.

И всё же Кирилл беспокоился. Он закончил с двумя грядками, вытряхнул сорняки из ведра в кучу на меже — широкой полоске травы, за которой густые заросли американского клёна обозначали границу участка, да и, наверное, всей деревни в целом. Позади этих зарослей вроде бы шла необрабатываемая полоска земли, а дальше уже пашня.

Вытерев пот и пыль с лица перчаткой, Кирилл присел отдохнуть на несколько минут на перевёрнутое вверх дном ведро. Вглядывался в лабиринт строений, скрывающихся за ветками всяких плодовых деревьев, в возвышающуюся над всем этим двускатную крышу дома. Обращённая к солнцу оцинковка отражала лучи и сияла, как само небесное светило. Во фронтоне имелась чердачная дверь.

Так сидеть и разглядывать местность можно было долго. Кирилл встал, жалея, что не взял с собой курево и воду. Попить бы сейчас не помешало, ведь в рот наверняка попали частички грязи, высушили его.

Кирилл принялся за прополку, взял ещё две грядки и передвигался по ним на корточках. Солнце жгло, пекло в макушку. От такой духоты не было ни комаров, ни оводов, ни слепней. Только муха какая-то настырная пристала, садилась сзади на шею, вспотевшую от жары. Отогнать или убить её никак не получалось.

— Да уйди ты, блять, дура! — Кирилл в сотый раз взмахнул рукой, отгоняя муху от шеи.

— Это ты с кем? — раздался спереди звонкий мальчишечий голос. Кирилл вздрогнул от неожиданности: он уже привык находиться на огороде в одиночестве, будто последний человек на планете. Было так же тихо, как и после смертельной эпидемии гриппа или какой ещё заразы, выкосившей весь люд — только белый шум: шелест листвы, крики птиц, жужжание, сука, насекомых.

— С мухой, — ответил Калякин и отбил очередную атаку поганого насекомого. Потом поднялся на ноги и посмотрел на Андрея. Тот пришёл со штыковой лопатой и светло-зелёным маленьким тазиком. Или большой миской. Миску держал в пальцах здоровой руки, а черенок лопаты зажимал под мышкой. Вроде был по-обычному весёлым, недружелюбия не выказывал.

— Понятно. Те ещё гады. Осенью вообще злые, кусаются, знают, что скоро каюк им, — Андрей заливисто засмеялся и со своим скарбом переместился к прополотой части картофельных грядок, ближе к подсолнухам. Прошёл по грядкам и остановился, воткнув лопату. — А меня за картошкой послали. Ты есть хочешь? Сейчас накопаю и сварю. Люблю молодую картошку, а ты?

— Наверное, тоже, — наугад ответил Кирилл. Рот наполнился слюной, он бы сейчас любую еду умял, а молодую картошку… да он уже толком не помнил, когда её ел вот так, прямиком с огорода. Им картошку в последние годы привозили разные фермеры уже с толстой