Золотая чаша - Генри Джеймс

– Вы ужасно добры, душенька. Ехать всем вместе было бы просто чудесно! Но прошу вас, не беспокойтесь из-за нас, поезжайте, как вам будет удобнее. Мы с Америго решили задержаться до ланча.

Америго, чей слух ее слова ласкали нежным золотым звоном, быстро отвернулся, дабы к нему не могли тут же обратиться с уговорами, и еще – от изумления: каких только высот не достигнет ясновидение на крыльях общего чувства! Шарлотта озвучила в точности тот самый довод, который припас он сам именно на такой случай, а ведь они не сговаривались, просто невысказанная потребность друг в друге становилась между ними все глубже. Богу известно, он не нуждался в наставлениях Шарлотты по этому поводу, он и сам слишком даже ясно сознавал, чего хочет; но она только что преподала ему урок прямоты и ясности. Шарлотта не прибавила ни единого штриха для усиления правдоподобия, не пускалась в ненужные объяснения и вообще держалась с той великолепной надменностью, какая свойственна женщинам в ее положении. Она дала миссис Ассингем достойный отпор, не унизившись до излишних оправданий, а главное – явила скрытному, но оттого не менее напряженному вниманию князя образ, сверкнувший подобно зеркалу, играющему солнечными зайчиками. Для него в ту минуту сей образ воплотил собою все, и особенно – мысль, что давно уже превратилась у него в настоящее наваждение, а теперь сделалась особенно настойчивой, найдя в Шарлотте равный себе полет воображения. К этому времени сознанием князя с почти мучительной ясностью овладела некая истина чрезвычайно утонченного свойства, сияние которой, очевидно, не обошло и Шарлотту; истина же состояла в следующем: в последние несколько дней судьба предоставила им такой уникальный случай, что только они сами будут виноваты, коли не извлекут из него нечто еще более прекрасное и замечательное. Голос этой истины уже твердил им ежечасно, что все происходящее имеет глубокий смысл, которым может быть напоено их обоюдное сознание, подобно тому, как измученный жаждой путник после изнурительного путешествия к едва виднеющемуся на горизонте далекому оазису припадает наконец к обетованному источнику в пустыне. Да, день за днем приносил им новое блаженство, оставляя его вкус на губах – в духовном смысле, но все же они пока еще не показали себя достойными своей удачи. Как подняться на должную высоту одним решительным рывком – вот что занимало князя, проходя подтекстом за всеми прочими помыслами; и в своих мысленных исканиях, словно блуждая в романтическом лесу, пронизанном солнечными бликами, он внезапно встретился с Шарлоттой лицом к лицу. И с этой минуты такое духовное единение снизошло на них, что пять минут спустя князь в точности тем же тоном, что прежде Шарлотта, выразил миссис Ассингем свои искренние сожаления по поводу несостоявшегося совместного возвращения в Лондон.

Вдруг оказалось, что это самая простая вещь на свете; более того, князь чувствовал, что отныне его уже никогда не покинет это ощущение легкости и спокойной уверенности в общении с Фанни. В сущности, он пошел даже дальше Шарлотты, выставив саму эту леди в качестве побудительной причины своей задержки. Она, мол, вынуждена остаться до ланча из любезности по отношению к хозяйке дома, вследствие чего он также вынужден остаться, чтобы сопровождать ее на обратном пути, как того требует приличие.

Доставить ее целой и невредимой на Итон-сквер – его святая обязанность. Разумеется, весьма печально, что из-за этого приходится лишиться общества своих дорогих друзей, но он ни о чем не жалеет – ведь, помимо того, что оказать эту услугу ему только в радость, такой самоотверженный поступок, несомненно, обрадует Мегги и мистера Вервера.

У князя даже хватило отваги намекнуть, что его жена и тесть пока еще не вполне оценили, как ревностно он блюдет свой первейший – так уж сложилось в последнее время – домашний долг. А посему он должен прилагать все силы, чтобы они это наконец заметили. После чего князь прибавил столь же недвусмысленно, что они с Шарлоттой вернутся домой к обеду. Он не присовокупил, что будет просто «чудесно», если у Фанни по приезде в Лондон найдется минутка заглянуть на Итон-сквер и сообщить, что они героически преодолели трудности обратного пути, но, во всяком случае, такая мысль чрезвычайно явственно предстала перед его внутренним взором, вплоть до эпитета, характеризующего сей дружеский акт. В целом уверенность князя по отношению к Фанни временами ослабевала, и, несмотря ни на какие соблазны, ему отнюдь не было бы приятно, если бы она заподозрила в нем хоть тень сознательного «нахальства». Все дело в том, что он всегда безжалостно пользовался заботой и симпатией тонко чувствующих натур; понадобилось долгое общение с английской нацией, чтобы окончательно отучить себя от маленьких предрассудков, какие обыкновенно сопутствуют дружбе. Миссис Ассингем сама первая объявила, что не преминет «отчитаться»; собственно говоря, по мнению князя, она просто изумительно сумела ввернуть это сообщение. Несомненно, милая Фанни успела достичь поистине головокружительных успехов за короткий промежуток времени между приглашением, обращенным к Шарлотте, и последующей беседой с Америго.

Не более чем на пять минут отстранилась она от общего разговора, удалившись в свой шатер для раздумий, и это показывает, среди прочего, какое сильное впечатление произвела на нее Шарлотта. И вот она появилась из шатра, снова во всеоружии; хотя трудно было бы сказать, чем больше отдавал ее разговор с князем – громом битвы или белым флагом перемирия? Так или иначе, переговоры закончились быстро в силу самодостаточности ее дружеского великодушия.

– Так, значит, я заеду к нашим друзьям, приглашу их на ланч. Я скажу им, когда вас ждать.

– Это будет очень мило. Скажите, что у нас все в порядке.

– В порядке – то самое слово. К этому я ничего не могла бы прибавить, – улыбнулась миссис Ассингем.

– Несомненно. – Но этот момент показался князю немаловажным. – Полагаю, и убавить тоже?

– Ни в коем случае! – Фанни рассмеялась и тут же отвернулась.

Но они подняли эту тему еще раз, столь же бестрепетно, на следующее утро, уже после завтрака, в толчее отъезжающих экипажей и беспорядочных прощальных пожеланий.

– Пожалуй, я отошлю горничную домой с Юстонского вокзала, – сообщила о своих намерениях Фанни, – а сама прямо поеду на Итон-сквер. Чтобы у вас было спокойно на душе.

– О, я думаю, у нас и так спокойно на душе, – парировал князь. – Во всяком случае, скажите, что мы стойко держимся.

– Стойко держитесь – очень хорошо. И Шарлотта вернется к обеду?

– К обеду. Вряд ли мы задержимся еще на одну ночь.

– Что ж, в таком случае, желаю вам,